19 
Подошедший Рамирес последовал за ним в кабинет Рауля Хименеса.
— Это она его кокнула, — начал он, плюхаясь в кресло с высокой спинкой, — или заказала, старший инспектор?
Фалькон немного помолчал, вертя в пальцах ручку, а потом спросил:
— Есть ли новости от Переса из больницы?
— Горничная все еще не в себе.
— А что с пленками видеонаблюдения?
— Из тех, кто там зафиксирован, консьержу незнакомы четверо. Двое мужчин. Две женщины. Одна из женщин, по-моему, шлюха, но выглядит совсем девчонкой. Фернандес забрал кассеты в участок, и мы сделаем несколько цифровых фоток, чтобы пройтись с ними по квартирам.
— Как насчет тех, кто выходил через другие двери? Через гараж, например?
— Там все камеры не работают. Консьерж сегодня утром вызвал мастеров, но они еще не приходили. Страстная неделя, старший инспектор, — пояснил он.
Фалькон передал ему имена и адреса уволенных работников и велел опросить их как можно скорее. Рамирес вышел. Фалькон подержал в руке фотографию первой жены Рауля Хименеса — Гумерсинды Баутисты. Потом позвонил в полицейское управление и попросил собрать сведения о Хосе Мануэле Хименесе Баутисте, родившемся в Танжере в конце 1940-х — начале 1950-х годов.
Откинувшись в кресле, он взял всю пачку черно-белых снимков и быстро перекидал их один за одним на стол. В череде незнакомых лиц ему попался Рауль Хименес на палубе яхты. Он был почти неузнаваем. Ни намека на будущую одутловатость, делавшую его похожим на жабу. Красив, уверен в себе и в своей неотразимости. Руки в боки, плечи расправлены, грудь колесом. Фалькон поскреб ногтем большого пальца пятнышко на его груди у правой подмышки, думая, что к бумаге пристала какая-то соринка. Но она не счистилась и при ближайшем рассмотрении оказалась чем-то похожим на шрам. Он перевернул фото. На обороте стояла надпись: Танжер, июль 1953.
Зазвонил мобильник. Полицейский компьютер выдал мадридский адрес и номер телефона Хосе Мануэля Хименеса. Он записал и поинтересовался, где сейчас находятся Серрано и Баэна, еще два сотрудника его отдела. Они отгуливали Страстную неделю. Он распорядился прислать их к нему, в квартиру Хименеса.
Вместо того чтобы перечитать свои записи и продумать следующий удар по идеально прилаженным доспехам доньи Хименес, которая — к чему отрицать? — пока оставалась его главной подозреваемой, он снова потянулся к вороху старых фотографий. Среди них было несколько групповых, судя по надписям на обороте тоже сделанных в Танжере, уже в 1954 году. Он внимательно вглядывался в лица, полагая, что хочет отыскать своего отца, пока вдруг не понял, что его гораздо сильнее интересуют женщины и волнует вопрос, нет ли среди этих незнакомцев его матери, умершей через семь лет после того, как были сделаны эти снимки. У него буквально захватило дух от мысли, что он вдруг найдет ее фото, которого прежде не видел, в компании людей, о которых прежде не слышал, — память о том времени, когда его самого еще не было на свете. Некоторые лица были совсем мелкими и нечеткими, так что он решил взять снимки с собой и дома их как следует рассмотреть через лупу.
Фалькон достал сигарету из пачки «Сельтас» и понюхал. Он не курил уже пятнадцать лет. С того самого дня, когда после пятилетнего романа порвал с Исабель Аламо. Она была просто убита и особенно потому, что рассчитывала на прямо противоположный результат их приватного разговора. Передернувшись от этого воспоминания, он отломил фильтр, взял со стола зажигалку «Бик» и закурил. Вкус, даже без затяжки, оказался настолько омерзительным, что он бросил сигарету в пепельницу и откинулся на спинку кресла. Теперь память вернула его в Танжер, в канун нового, 1964 года. Он стоял у лестницы в пижаме, ростом по пояс всем гостям, отправлявшимся на набережную смотреть фейерверк. Мерседес, вторая жена отца, взяла его на руки и отнесла наверх в спальню. От ее волос исходил запах сигарет «Сельтас»; видимо, кто-то курил их на вечеринке. Тогда в Танжере еще было много испанцев, хотя золотые времена давно миновали. Мерседес уложила его в кровать и крепко поцеловала, нежно прижав к груди. Дальнейшее он отбросил. Он поступал так всегда, потому что… потому. Для него стало открытием, что этот новый запах способен воскресить в нем те давние моменты. Прежде о Мерседес напоминал ему лишь аромат «Шанели № 5», ее любимых духов.
Стук в дверь пробудил его к действительности. В коридоре стояли Серрано и Баэна.
19 
