10 
Нельзя сказать, что куча бумаг к тому прилагающихся не преследовала его и здесь. Но здесь, как и везде, обязательно найдутся люди, которые любят бумаги. Еще в ранней юности, покинув Пиренеи, он открыл для себя, что такие люди существуют, очень уважал их и смотрел на них с легкой грустью и огромной благодарностью. Сам он в основном любил ходить, мечтать на ходу и действовать и знал, что многие коллеги не очень уважают его и смотрят на него с глубокой грустью. «Бумага, – как однажды объяснил ему один словоохотливый парень, – составление документа, протокол – есть источник любой идеи. Слово питает мысль, как гумус зеленый горошек. Дело без бумаги – все равно что горошек без удобрения».
Стало быть, он загубил уже тонны зеленого горошка с тех пор, как стал полицейским. Но часто во время прогулок ему в голову приходили любопытные мысли. Эти мысли, наверное, больше походили на кусты водорослей, чем на зеленый горошек, однако растение остается растением, а мысль мыслью, и никто вас не спросит, после того, как вы ее высказали, где вы ее подобрали, на вспаханном поле или нашли где-нибудь в болоте. Так или иначе, нельзя было отрицать, что его заместитель Данглар, который любил бумагу во всех ее видах, от благородных до самых скромных – в пачках, книгах, рулонах, листах, от первопечатной до салфеток, – был человеком, у которого зеленый горошек приносил богатый урожай. Данглар был человеком сосредоточенным, думающим за столом, а не на ходу, вечно чем-то озабоченным, рыхлым и умел делать записи и пить одновременно. Благодаря своей неповоротливости, своему пиву, обгрызенному карандашу и немного вялому любопытству ему удавалось высказывать мысли совершенно отличные от мыслей комиссара.
Они часто сталкивались на этой почве. Данглар признавал только обдуманные идеи и недоверчиво относился к любой непонятной интуиции, Адамберг не отделял одно от другого и ни к чему не был привязан. Когда Адамберга перевели в уголовный розыск, ему пришлось побороться за то, чтобы увести с собой ясный и цепкий ум лейтенанта Данглара, которого повысили до капитана.
На новом месте размышления Данглара и мечтания Адамберга не будут больше заняты разбитыми стеклами и похищенными сумочками. Они сосредоточатся на одном: кровавых преступлениях. Разбитые стекла больше не станут отвлекать от убийственных злодеяний человечества. Не будет и сумочек с ключами, списком покупок и любовной запиской, чтобы вдохнуть живительный воздух кражи, совершенной подростком, не придется больше провожать до двери дамочку с чистым носовым платком.
Нет. Только кровавые преступления. Отдел по расследованию убийств.
Это режущее название их новой работы ранило как бритва. Конечно, он сам хотел этого, за его плечами было около тридцати дел, раскрытых во многом благодаря мечтам, прогулкам и куче водорослей. Его отправили сюда на встречу с убийцами, на путь страха, где, против всякого ожидания, он проявил себя дьявольски умело, – «дьявольски» было словечком Данглара, так он хотел выразить, насколько непроходимы были тропинки мыслей Адамберга.
И вот они оба здесь, и у них двадцать шесть подчиненных.
– Хотел бы я знать, – снова сказал Адамберг, медленно проводя рукой по сырой штукатурке, – может ли с нами случиться то, что бывает с морскими скалами?
– Как это? – немного нетерпеливо спросил Данглар.
Адамберг всегда говорил медленно, не спеша излагая важное и второстепенное, иногда по дороге теряя суть, и Данглар с трудом это выносил.
– Я говорю о скалах, допустим, они состоят не из цельной породы, а в них есть мягкий и твердый известняк.
– Мягкого известняка в природе не бывает.
– Не важно, Данглар. Есть мягкие куски и твердые, как в любой форме жизни, как во мне и в вас. Так вот скалы. Волны ударяются о них, бьют, и мягкая порода начинает таять.
– «Таять» неподходящее слово.
– Не важно, Данглар. Мягкая порода исчезает. А твердая начинает выступать. Чем больше проходит времени, тем больше рыхлая порода рассеивается при малейшем ветре. В конце жизни от скалы остаются только зазубрины, клыки, известковая пасть, готовая укусить. А на месте слабой породы – промоины, брешь, пустота.
– Ну и что? – не понимал Данглар.
– А то, что я хотел бы знать, не подстерегает ли полицейских и многих других людей, которых била жизнь, такая же эрозия. Мягкое исчезает, оставляя твердое, бесчувственное, жесткое. По сути, это настоящее вырождение.
10 
