69 
Первая ошибка заключалась в том, что насильственное выведение из Сашка Гайдамаки конкретного Александра Пушкина если бы и привело к успешному результату, то к результату неожиданному: к появлению на свет никакого не Пушкина, а, конечно же, Тараса Шевченки (а уж этот великий поэт шутить не любил) — и экспериментаторы должны были бы этот успех предвидеть, если бы умели отличать русских хлопчиков от украинских, но все российские хлопчики были для них на одно лицо.
Второе: Мендейла планировал использовать первую, «бешеную» сперму, проконтролировать все половые акты Сашка Гайдамаки, начиная с 12 лет, — потому и решили ждать еще два года, считая Сашка десятилетним, — значит, уже промахнулись; тем более, что колдун не знал, что Люська приголубила Сашка еще в Севастополе, когда он, Гамилькар, отсутствовал по своим бахчисарайским делам.
Итак, эксперимент пошел вразнос, гайдамаки заполонили всю Африку. Селекция шла как-то странно, одни потомки Сашка занимались черт те чем, но только не поэзией, и наоборот, другие — имя им «легион» — занимались исключительно поэзией, потому что знали цепу окончательного результата. Гайдамаки бродили по Африке с аккордеонами и баянами, пили, соперничали, дрались между собой, представлялись «Пушкиными»: «Узнаете ли меня? Я — Пушкин». Как же еще определить Пушкина, если он не представится? С экспериментом следовало кончать, а с гайдамаками — что ж, гайдамак следовало узаконить как повое африканское племя.
ГЛАВА 2. Последний обрывок из летописи от*** в женском туалете дома с химерами
Гиляровского я знаю 20 лет, мы с ним начали в Москве карьеру. В нем есть что-то ноздревское, беспокойное, шумливое, но человек это чистый сердцем, в нем совершенно отсутствует элемент предательства. Рассказывает анекдоты, носит часы с похабной панорамой и показывает карточные фокусы.
БУДОЧНИК МОРГАЛЫЧ
«Будочник свирепо спал в будке, закутавшись в овчинный тулуп и опустив шлагбаум перед Кузнецким мостом. Гайдамаке давно пора было выходить из этой ситуации, но он по пьянке медлил, хотя чувствовал, что змей Нуразбеков опять испытывает его и втягивает в очередную историю. Будочника он видел насквозь. К меченной стронцием водке будочник имел лишь косвенное отношение. Водкой он приторговывал подпольно во время ночных дежурств, об этом вся Москва знала. Звали его Моргалыч. Старый суворовский солдат, он, конечно, имел в казарме свою койку, но никогда ею не пользовался, вот только с разрешения командира перенес в будку соломенный матрас, казенное солдатское одеяло и томик Грехема Грина с „Тихим американцем“. Моргалыч жил в будке („Живу я здесь“, — объяснял он) и не покинул ее даже при наполеоновском нашествии! Сейчас ему было 102 года. В тесной будке он мог спать только сидя. Моргалыч, конечно, нарушал царскую монополию на водку и оправдывался тем, что продает ее „себе в убыток“, — но даже Николай Первый со своей строгостью, дурацкой палочной дисциплиной и свойственной ему добротой однажды сказал, проезжая я карете мимо алкогольной будки:
«Pas mal, soit, Mourgalitch on peut».[57]
С тех пор Моргалыча вообще никто не трогал. Кряж он был необыкновенный — как видно, в нем проросло чье-то семя богатырское, хотя и незаконнорожденное.
Узнав, что водка отравлена, Моргалыч так возмутился, как возмутился он же при въезде Наполеона в Моеcкву. Как и тогда, он спросонья вылез из будки, заморгал глазами, развел руками и произнес всего три словак!
«Ah ty eobtvoyumat'b!»
На что Наполеон, говорят, сказал своим приближенным из свиты на чистом русском языке:
«Не обижайте этого русского старика, он безопасен».
Пока разбирались с водкой, будочник потянул Гайдамаку за рукав скафандра и тихо сказал:
«Люкс, секс…»
«Что?» — не понял Гайдамака.
«Ну… Бабу хочешь?»
Алкогольный старик ко всему еще занимался сутенерством, Он никак не мог понять, что Гайдамаке не до женщин в такой мороз и в такую рань, Гайдамака же увидел, что может оставить генерала Акимушкина под надежным попечением Моргалыча, и попросил их во что бы то ни стало найти и арестовать того беса, который отравил водку, — змея Нуразбекова (Гайдамака не сомневался, что это был он) там, конечно, уже в помине не было, но их нужно было чем-то занять до утра; Сашко уже понимал, что генерала, Моргалыча и Василия ему придется выдернуть из привычного им пространства — времени и забрать в свою дружину на поиски купидонов — чтобы они не распускали слухи и потому, что они уже были мечены бесовской печатью. Они об этом, конечно, не догадывались, и он дал им время общаться до утра на почве славянолюбия; Моргалыч тут же вспомнил, что водку ему доставили еще позавчера из трактира купца Родригеса; они завернули прискакавшего Василия и помчались в трактир с фрейдовским дозиметром ловить того басурманина, а Гайдамака, ударившись оземь, отправился в одесскую чеку вызволять нужного ему богатыря Абрама Терца, которого какие-то очередные черти посадили ни за что. Но, как потом оказалось, басурманин тот Родригес, имевший фальшивый паспорт на имя Соломона Пинского, оказался не змеем Нуразбековым, а его мелким подручным бесом. Вместо того чтобы, сбыв Моргалычу отравленную водку, дать деру, он третий день не выходил из трактира, гуляя с бабами. Он не ожидал нападения и дал всем троим вцепиться в себя; но когда понял, что его миссия провалена, стал извиваться с такой энергией, будто был не мелким бесом, а самим Змеем. Что там происходило, Гайдамака не видел, но рассказывали, что голые бабы удирали по морозу, трактир сгорел, а бес Родригес-Пинский тащил всю его гвардию в Сибирь до самого Ишима, где Гайдамака их нашел и присоединил к отряду. Опять вместо Луны Гайдамака угодил черт знает в какой дым — купидоны здесь не водились.
69 
