27 
В октябрьские дни 1917 года Павел Дыбенко играл решающую роль. Если не сказать больше. Крейсер «Аврора» и десять других кораблей вошли в Неву по приказу Дыбенко. 10 тысяч вооруженных матросов — вот сила, совершившая переворот.
Ночь переворота — звездный час Дыбенко. Он — в составе первого Советского правительства. Тут же и его подружка Александра Коллонтай. Она тоже член Советского правительства, народный комиссар государственного призрения. Все как в волшебной сказке. Он и она. Оба в правительстве. Записью брака Павла Дыбенко и Александры Коллонтай была начата первая книга актов гражданского состояния родины мирового пролетариата. Первый брак комом. Уж слишком оба ценили прелести свободной любви. Их браком начались все советские браки. Их разводом — все разводы.
Не время бракам. Революция!
Первым и главным противником победивших коммунистов был русский народ. Проблема вот в чем. После падения монархии было образовано Временное правительство. Именно временное. Его не надо было свергать. Оно не намеревалось долго править Россией. Судьбу страны должно было решить всенародно выбранное Учредительное собрание: учредить такую форму правления, такой политический, экономический и социальный строй, который будет приемлем для большинства населения. Народы России выбрали своих депутатов и отправили в столицу осуществить то, что пожелает большинство. Вот этого Ленин и Троцкий не могли допустить. Большевики уже свергли Временное правительство. Теперь задача — не допустить, чтобы народ выразил свою волю. Ленин и Троцкий принимают простое решение: Учредительное собрание — разогнать, демонстрации рабочих — расстрелять.
Выдающийся российский историк Ю.Г. Фельштинский пишет: «Большевики тем временем пытались найти менее рискованное, чем разгон, решение проблемы. 20 ноября на заседании СНК Сталин внес предложение о частичной отсрочке созыва». Предложение Сталина: не разгонять Учредительное собрание, а оттянуть его открытие. Но кто у нас прислушивался к голосу благоразумия? В то время в партии большевиков безраздельно господствовали политические экстремисты. Фельштинский продолжает: «Решено было подготовиться к разгону. Совнарком обязал комиссара по морским делам П.Е. Дыбенко сосредоточить в Петрограде к 27 ноября до 1012 тысяч матросов» (Крушение мировой революции. С. 192).
Дыбенко с Раскольниковым выполнили все так, как им приказали: рабочие демонстрации расстреляли. Учредительное собрание разогнали.
И тут самый момент задать вопрос принципиальный: а зачем матрос Дыбенко пришел в революцию?
На этот вопрос мне удалось придумать только два возможных ответа.
Первый: чтобы дать народу свободу и счастье.
Второй: чтобы самому дорваться до власти и упиться ею.
Первый вариант не пройдет. Дыбенко не только не желает выполнять волю народа, он не желает ее даже услышать. Он спешит разогнать народных избранников до того, как они начнут говорить. Он торопится заткнуть народу рот пулеметным огнем.
Итак, первый ответ отпадает.
А что остается?
Тот же вопрос неплохо было бы задать товарищам Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Рыкову и всем другим, захватившим власть в октябре 1917 года: а зачем вы ее захватили? Чтобы народу счастье принести? Так вас никто на эту» роль не выбирал, никто вас не уполномочил. А выбрал народ Учредительное собрание. Вот его бы и послушать…
И еще — народ на улицах. В Питере — мирные демонстрации в поддержку выбранного народом Учредительного собрания. А коммунисты это самое собрание — взашей. А народ — пулеметами. Революцию делали не для дворян, не для помещиков, не для купечества, не для промышленников, не для крестьянства, не для священников, не для крупных собственников, не для мелких. А для кого же? Для пролетариата! И первым делом ударили Дыбенкины матросы по пролетариату из пулеметов. Значит, революция — не для пролетариата.
Простите, а для кого?
И нам рассказывают про идеалиста Бухарина… Он, мол, верил в идеалы. Он хотел, чтобы народу лучше было. Когда в народ из пулеметов садят, лучше ли от этого народу? Каково на этот счет было мнение идеалиста Бухарина? О чем думал идеалист, созерцая с балкона расстрелы рабочих?
В тот момент, когда первые капли рабочей крови упали на булыжник Литейного проспекта, система, которую мы знаем на протяжении вот уже 80 лет, сложилась полностью и окончательно. Ситуация: за разгон Учредительного собрания, за расстрел рабочих демонстраций любая новая власть судила бы Ленина, Троцкого, Дыбенко, Раскольникова и всех остальных «героев Октября». Потому с этого момента Ленин и Троцкий просто не могли никому отдать власть. Потому с этого самого момента нельзя было допустить никаких выборов, кроме тех, на которые гарантировано 99,99 процента. Потому нельзя было терпеть существования свободной прессы. Потому следовало давить все партии,, включая свою собственную. Потому следовало душить профсоюзы. Потому следовало и впредь расстреливать рабочие демонстрации, а еще лучше их не допускать, выявляя зачинщиков и устраняя их. Все просто: партию Ленина — Троцкого никто не выбирал, следовательно, власть этой партии была незаконной. Незаконную власть можно удержать только силой. Только террором. И вовсе не Сталин начал террор в 1937 году, а матрос Дыбенко в 1917-м. Точнее — Ленин, Троцкий и компания.
27 
