75 
Снова Брунетти попытался объяснить, но Патта оборвал его:
– Никаких полицейских чтобы там не было, около этой палаты! Если будут, если кто-то пойдет туда, – тут же будут освобождены от своих обязанностей! – Патта еще дальше перегнулся через стол и угрожающе добавил: – И то же будет с тем, кто их туда направляет. Понятно, комиссар?
– Да, синьор.
– И держитесь подальше от членов ордена Святого Креста. Настоятель не ждет от вас извинений, хотя я думаю, что это неслыханно – после того, что я слышал о вашем поведении.
Комиссар знал Патту в этой струе, хотя никогда не видел его столь выбитым из колеи. Пока тот продолжал говорить, накручивая свой гнев, Брунетти отвлекся – принялся вычислять причину такого сверхнормативного поведения. Единственное подходящее объяснение – страх. Если Патта – член «Опус Деи», его реакция была бы не сильнее раздражения; он достаточно навидался Патты, чтобы понимать, что в данном случае тут что-то совсем другое и гораздо сильнее. Значит, страх.
Голос Патты призвал его обратно:
– Вы поняли, Брунетти?
– Да, синьор. – Брунетти встал. – Я позвоню Гравини. – И двинулся к двери.
– Если пошлете кого-то еще туда, Брунетти, – вам конец. Вы поняли?
– Да, синьор, понял, – сказал он.
Патта ничего не сказал о пребывании там в свободное время, хотя для Брунетти разницы не было.
Он позвонил в больницу со стола синьорины Элеттры и попросил к телефону Гравини. Несколько раз ему передавали отказы Гравини покинуть комнату, хотя Брунетти сказал тому, с кем разговаривал, что это приказ комиссара. Наконец, больше чем через пять минут, Гравини подошел к телефону. Первое же, что он сказал, было:
– Там с ней доктор в палате. Он не уйдет, пока я не вернусь.
Только после этого спросил, говорит ли с Брунетти.
– Да, это я, Гравини. Возвращайтесь сюда сейчас же.
– Все, значит, синьор?
– Можете возвращаться в квестуру, Гравини, – повторил Брунетти. – Но сначала сходите домой и наденьте форму.
– Да, синьор. – Молодой человек повесил трубку, поняв по тону Брунетти, что больше задавать вопросов не нужно.
Прежде чем уйти в свой кабинет, Брунетти пошел в комнату служащих и прихватил утренний номер «Газеттино», который заметил на столе. Посмотрел раздел по Венеции – статьи о Марии Тесте нигде нет. В первой части – тоже. Выдвинул стул, разложил газету на столе перед собой: столбец за столбцом медленно просмотрел обе половины газеты – ничего. Однако кто-то с достаточным влиянием, чтобы запугать Патту, узнал об интересе Брунетти к Марии Тесте. Или, что еще важнее, они как-то узнали, что она пришла в сознание. Поднимаясь в свой кабинет, он позволил себе улыбнуться.
Глава 20
За обедом обнаружилось, что у всей семьи такое же подавленное настроение, как то, что он принес с собой из квестуры. Молчание Раффи он приписал каким-то трудностям в том, как протекает роман с Сарой Пагануцци; Кьяра, вероятно, еще печалится из-за тучи, затемнившей совершенство ее отметок. Причину настроения Паолы, как обычно, труднее всего чему-то приписать.
Не было сегодня обычных шуток, которыми они выражали друг другу свою безграничную любовь. Сначала, заметил Брунетти, говорили о погоде, а потом, как будто этого недостаточно, – о политике. Все, видимо, рады окончанию обеда. Дети, как зверьки в норках, испуганные молниями на горизонте, шмыгнули в свои безопасные комнаты. Брунетти, уже прочитавший газету, удалился в гостиную и стал созерцать стену дождя, лупящего по крышам.
Вошла Паола – принесла кофе, – и он решил рассматривать это как предложение мира, хотя и неуверенный, что за соглашение будет ему сопутствовать. Взял кофе, поблагодарил ее, отпил и сказал:
– Ну и что?
– Я поговорила с отцом. – Паола уселась на диван. – Только к нему придумала обратиться.
– А что ты ему рассказала? – спросил Брунетти.
– То, что мне говорила синьора Стокко, и то, что сказали дети.
– О падре Лючано?
– Да.
– И что?
– Он сказал, что изучит вопрос.
– Ты что-нибудь сказала ему о падре Пио?
Она подняла глаза, удивленная вопросом:
– Нет, конечно. Почему ты спрашиваешь?
– Просто спросил.
– Гвидо, – она поставила пустую чашку на стол, – ты знаешь, я не вмешиваюсь – никоим образом – в твою работу. Если хочешь спросить моего отца насчет падре Пио или «Опус Деи», сделай это сам.
75 
