35 
То и дело в палатках начинал хныкать кто-то из младенцев, мамаши поспешно вскакивали и бежали успокаивать своих чад. Бездетная незамужняя женщина монотонно и долго говорила о своем эгоизме, жадности и неумении любить.
– Мне даже куска мыла жаль… Вот, попросит кто-нибудь, я дам, но мне мучительно жаль будет… Или не дам, отговорюсь как-нибудь… Я и друзей своих стараюсь не знакомить друг с другом, ревную. Вдруг, они полюбят друг друга, и от этого меня меньше любить станут! О ребенке я даже думать боюсь; ведь это что получается: я от себя должна оторвать, и все ему? Нет, я не готова к такому самопожертвованию! – она тихо посмеивается, разглядывая тех, кто остался у затухающего костра, – вы теперь будете плохо думать обо мне. Но мне это все равно, если честно. Потому что я хотела высказаться. То есть мне не важно ваше мнение. Мне важно, что вы есть, и что вы такие все вежливые, потому что сидите и слушаете…
Как же они могут вот так бесконечно переливать из пустого в порожнее? И почему мама и отец сидят в страшно неудобных позах, на жестких бревнах и не уходят? Ведь они не такие!
А какие?
И почему Ивану интересно? Что он такое наблюдает?
Да, надо было раньше уйти.
Теперь уже совсем рассвело.
Было прозрачное утро. Вода в реке – как жидкое стекло. Звенящая тишина, пронизанная солнцем. Бреду по щиколотку вверх по течению, вода перебирает красные водоросли, медленно стекает с низких каменных порогов. Я чувствую разлитую в мире любовь, как эту реку, от холода воды немеют ноги, но уйти, лишиться этого невозможно, потому что мир принял меня, я стала его частью, как и он стал частью меня. Это так просто – стать с миром единым целым.
Мама с отцом идут за мной следом, говорят о чем-то тихонько. Я останавливаюсь, жду их.
– Ну, как тебе отдыхаеться, дочь? – спрашивает отец.
– Хорошо…
И мы идем в наш домик, спать.
День десятый
Нам объяснили, что надо доехать до указателя «Пасека», на территории этого хозяйства находятся четыре дольмена, самых известных. И вот мы собрались с самого утра и пошли пешком по берегу до поселка. Нас много. Аня по-прежнему не разговаривала со мной, всю дорогу она шагала под руку с Иваном, под недоуменными взглядами Сашиной сокурсницы и ее незамужней подруги – той, что мыла жалко. Шеф не соизволил присоединиться, поэтому Ленка наслаждалась свободой, висла на Леше, дерзила матери и бабке, строила глазки Ивану. Я держалась рядом с отцом, мама и Ольга немного отстали.
– Ты так ни с кем и не подружилась тут, – спросил отец.
– Почему? – удивилась я.
И поняла, а ведь действительно, ни с кем не подружилась. Даже с Анькой поссорилась. Мне стало грустно. Отец заметил это и перевел разговор на другую тему. Начал шутить, расспрашивал о фестивале… Я старалась тоже поддерживать этот легкий шутливый тон, но удавалось плохо. Слишком много всего произошло, слишком много вопросов хотелось задать, но для них еще не пришло время.
Знаменитые дольмены были похожи на домики, которые сложил неумелый ребенок из плоских камешков: четыре стенки и пятая крыша. Только ребенок этот должен был быть великаном. Домики были разрушены временем и людьми.
Желающих посмотреть на дольмены было множество, они шли и шли бесконечной вереницей. Как паломники, хотя они и были паломниками, многие молились на эти серые глыбы, намертво вросшие в землю. Но были и такие, как мы – любопытные. Снимали дольмены и друг друга, снимали озеро с мутной водой ярко бирюзового цвета, покупали мед на пасеке.
Мы нашли поляну с кострищем, соломенной куклой, украшенной лентами. Полоски цветных тканей висели на дереве, я подошла и коснулась их рукой. Они были разные: шелк и ситец, даже тонкая шерсть, белые, оранжевые, красные…
Иван рассказывал о происхождении дольменов: существует много разных теорий; мол, одни говорят, что это могильники, другие – что это домики карликов, построенные великанами, которые жили здесь тысячи лет назад. Это, конечно, глупости, не может быть домика без дверей, если только великаны не замуровывали туда карликов.
Когда мы спросили у него про соломенную куклу, Иван рассказал о всяких шаманских ритуалах, которые проводят приверженцы разных культов. Сегодня много этих культов развелось.
Отец слушал его очень внимательно. Потом, когда все стали фотографироваться, потихоньку сказал мне:
– Хороший парень… Дочь, но тебе не кажется, что кавалеры немного староваты для вас?
35 
