очень нудно 
77 
А Насте хорошо. Она тоже в самоубийственном ритме. Ей тоже весело. У тех в вагонах выхода нет. Двери – в замках, окна – в решетках. А у нее есть возможность прыгать. Только из ритма выходить не хочется: ухх! ухх! Вправо. Влево. Вправо. Влево.
В любой момент наступит резонанс, совпадение амплитуд, и полетим все вверх колесами. Полетим в смерть.
Последняя мысль в голове Жар-птицы: бросить ли «Контроль-блок» в топку? Если бросить, оплавятся контакты, и получится слиток золота и стали. Никому им не воспользоваться, и пусть сами выкручиваются, как знают. И пусть сами делят власть, как умеют.
И еще одна мысль: а почему же я не прыгаю, если возможность есть?
Упрекнула себя: слишком, Жар-птица, смертью увлекаешься. «Контроль-блок» можно спасти. Можно товарищу Сталину доставить и заработать еще один орден Ленина… или пулю в затылок.
Трудно ей из самоубийственного ритма возвращаться, это так же трудно, как уходить от хороших друзей навсегда.
Сбросить бы скорость паровозную.
Дернула Настя за один рычаг, за другой – нет толку. По ступенькам – вниз.
И уже локомотив раскачивается в общем ритме. Не с такой амплитудой, как вагоны, но скоро и он будет качаться, как они.
Мешок за плечи, руками за голову – и вниз под откос.
И острые камни, и «Люгер» на боку, и «Контроль-блок» за спиной, и ветки злых деревьев, и свист ветра – все обрушилось на нее сразу. Парашютистка-десантница, самбистка, знает она, что скрутиться надо мячиком, сгруппироваться. Борцы про это положение говорят: чтобы ничего не торчало.
Так Жар-птица и поступила. Летит в темноту, комочком сжавшись. И сразу рот кровью горячей переполнило. И катится Настя под откос, и видит черный страшный поезд над собою. Гремит поезд сталью и людскими воплями.
И не понять, летит одна под откос, кувыркаясь, или вместе с нею летит локомотив с вагонами, с орущими людьми…
Не понять.
Глава 17
1
Нет страшнее боли, чем боль возвращения к жизни…
Лежит Настя лицом вниз. Вся до последней клеточки соткана из боли, вся переполнена радостным Ожиданием освобождающей смерти. Вот сейчас смерть подойдет, едва коснувшись, поцелует, улыбнется ей Настя тихой улыбкой. И заберет ее смерть с собой.
Это сладостное ожидание ей знакомо: парашют хлопнул над головой и тут – земля. И ждешь…
Но не пришла тогда смерть. Нет ее и на этот раз. Вместо смерти возвращается жизнь. И это самое страшное.
Так бывает в жизни народа: тысячу лет карабкается вверх, вверх, вверх. И надоело карабкаться, ломать ногти и задыхаться. Устал. Остановился народ. А на высоте удержаться можно – карабкаясь. Остановился народ и заскользил. Заскользил и сорвался. И так хорошо вниз лететь, никакого напряжения, ничего делать не надо, летишь, воздух свежий, думать не надо, ни о чем заботиться не надо. И всем видно: народ в движении. С ускорением. Аж в ушах свистит.
Потом удар.
Для некоторых народов удар бывает смертельным.
И исчезают народы. Но некоторые не погибают, не исчезают. И чудовищная боль, боль хуже смерти переполняет тело и душу народа. И сознает: переломаны руки и ноги, возможно, хребет и шея, все в крови, все болью пропитано. И боли мучительны. И колышутся голоса: как хорошо было падать! И есть возможность падение продолжить: вокруг пропасти, и там за карнизом – пустоты бездонные, только скользнуть… Боли невыносимы. Карабкаться снова? Тысячу лет? И хочется в пропасть…
Страшно возвращалась жизнь в ее тело. Лучше бы не возвращалась. Гудит голова колокольным набатом, чугунные молоты дробят позвоночник. Она шевельнула рукой и вскрикнула. Она прокляла жизнь, в которую злая судьба возвращает ее. И решила никогда не жалеть жизни. Ни своей, ни чужой. И встретить смерть кроткой улыбкой, когда бы ни выпала ей смерть, сейчас или потом, какой бы ни выпала ей смерть: в собачьих зубах или в опилках расстрельного подвала.
Лучше бы скорее. Лучше бы прямо сейчас.
Но смерть гуляет близко, Настю не замечая. Где-то рядом летел вверх колесами поезд. Вот там сейчас пирует смерть. Где-то рядом рыщут чекисты с собаками, добивая тех, кто выбрался из-под разбитых вагонов. Но ищут они Настю. Даже не ее, а «Контроль-блок». Им не дано знать, зачем. Им приказали. Им приказал Бочаров. Для Бочарова получить «Контроль-блок» – вопрос жизни и смерти. И для Ежова. И для Фриновского. И для Бермана. Так что не над одной Настей смерть крылья распустила. И для товарища Сталина вырвать «Контроль-блок» из лап НКВД – вопрос жизни и смерти. Отключить Сталина от связи – это отключить от власти. Отключат связь и будут передавать приказы от сталинского имени…
77 
