очень нудно 
112 
— Кэтрин…
Она опять пошатнулась и чуть не упала. Кардинал вскрикнул, но она удержалась на ногах и бросила на него злобный взгляд:
— Послушай, Джон. Я не дитя, а ты не мой опекун. Я твоя жена. Я разумное существо, наделенное свободой воли. Я делаю что хочу и когда хочу. Мне не нужен присмотр, и этот чертов поводок тоже не нужен, так что если тебе не нравится мое общество таким, какое оно есть, почему бы тебе не убраться назад, в эту чертову дыру, именуемую Алгонкин-Бей?
Кардинал присел на цементное покрытие, превозмогая дрожь в ногах:
— Подойди и сядь рядом, милая. Я здесь потому, что люблю тебя. Другой причины нет.
Это было хуже всего. Кардинал мог еще мириться с опасными выходками, внезапными исчезновениями, безумными словами и напыщенно-театральными жестами. Но что способно было его совершенно подкосить, это когда Кэтрин ополчалась против него, отшвыривая от себя, как ненужную вещь, его любовь.
— Так подойдешь, сядешь рядом? — Это была просьба, не требование, не команда — просьба. Он поднял руки, показывая, что в руках у него ничего нет. — Видишь, никакого поводка.
— Ты просто боишься, что я упаду.
— Нет, милая. Не боюсь, а в панике. Подойди и сядь.
Кэтрин огляделась, окинула взглядом небо, луну, яму внизу. Она покачнулась.
— Господи, — сказала она, — а ведь правду говорят, что нельзя смотреть вниз.
— Смотри на меня, — сказал Кардинал. — Не своди с меня глаз и иди вот сюда.
Кэтрин поднесла к глазам камеру:
— О, ты так красиво сидишь, так смотришься. Немножко крупнее надо взять, думаю. И треножник был бы не лишний. Человек на карнизе. Хотя должна признаться, что человек этот, видно, очень устал от меня.
Она щелкнула затвором. Потом перекинула камеру обратно через плечо и направилась прямо к деревянным мосткам. Она спустилась вниз. Кардинал последовал за ней по другому мостку и дальше по деревянной платформе. Он думал: кто же кого ведет на поводке?
Без единого слова протеста она влезла в машину, но весь ужас того, что последовало, поймут лишь те, кому выпало жить с душевнобольным человеком: дальше были обвинения, обличения, ругательства и оскорбления, брошенные сгоряча и тут же взятые обратно, бесконечные беседы и переговоры, споры, доводы и контрдоводы, а поверх всего этого — слезы. Щеки Кэтрин блестели от слез — досады и ярости, тоски, сожаления и унижения.
Кардинал, усталый после рабочего дня и в предвкушении долгой дороги домой, чувствовал себя в машине совершенно выдохшимся. Кэтрин под воздействием адреналина и таинственных процессов, происходивших в ее мозгу, казалась почти бодрой, несмотря на слезы. В качестве полицейского Кардиналу случалось иметь дело с разными характерами и людьми, страдавшими в той или иной степени умственной и эмоциональной нестабильностью. В подобных обстоятельствах наиболее надежное оружие полицейского — твердый голос и фельдшер с набранным в шприц успокоительным на заднем плане. Но применить такого рода оружие по отношению к женщине, которую он любил с самой юности… Ведь, в конце концов, опомнившись, она должна будет взглянуть ему в лицо. Отсюда и их бесконечные словопрения.
Кардинал все кружил и кружил по центру города, изображая из себя голос разума. По долгому опыту общения с Кэтрин он знал, что в ее маниакальных припадках существует момент, когда поздно вечером, перед самым сном — если ей вообще суждено заснуть, — защитные силы ее ослабевают и возникает возможность достучаться до нее. Физическая усталость сглаживает острые углы, утихомиривает ее буйство, и она может услышать, что он говорит.
После пятнадцатого круга, который они проделали вокруг тихого и мрачноватого Куин-Парка, она согласилась поехать с ним в больницу. Он вернулся на Колледж-стрит и повез ее к входу в отделение скорой помощи Института Кларка.
Ждать пришлось долго, но не столь долго, как было бы в обычной больнице. Половину всех пациентов Института Кларка составляли присланные из других лечебных учреждений или привезенные полицейскими или социальными работниками, что ускоряло процесс приема. А еще Кардиналу повезло и в другом смысле. Когда сестра в приемном покое вела их в смотровую, он услышал, как знакомый голос вдруг воскликнул:
— Кэтрин!
Из отделения скорой помощи к ним вышел доктор Карл Йонаш; седые волосы его развевались, в руках была табличка с записями.
— Господи, Кэтрин! Мне сказали, что вечером вас могут привезти. Что опять случилось?
112 
