читайте - не пожалеете 
28 
— Доброго утра, Сойа!
Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешанной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:
— И вам доброго, йерте.
Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.
— Все ли в порядке дома?
Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:
— Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых… А вот еще…
— Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, — поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.
— Это как же в любых? — Светлые брови девушки сошлись на переносице. — Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки…
Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо:
— А как новый работник? Пришелся ко двору?
Взгляд Соечки заметно прояснился.
— Батюшка не жаловался…
— А ты сама что скажешь?
Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:
— А там видно будет.
Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:
— Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.
— Позову, — кивнула Соечка. — Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… — Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: — Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!
Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.
Я решил поприветствовать и южанина:
— Доброго утра!
Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки.
— Я должен уйти?
А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того ничуть не менее печальным способом.
— А ты куда-то собрался?
Измученный взгляд дрогнул.
— Разве вы пришли не чтобы…
Можно было встать в горделивую позу, заявить, что данное мною слово нерушимо или что-то вроде того в лучших традициях столичных актерских трупп, но я просто ответил:
— Нет.
— И меня не заберут отсюда?
— А ты где-то нужен еще, кроме как здесь?
Сегор открыл было рот, чтобы возмутиться, но почему-то передумал. Наверное, вспомнил недавние события, уменьшившие его семью до одного-единственного человека.
— Зачем же тогда вы пришли?
— Поговорить.
— Я рассказал все, что требовали. Без обмана.
— Знаю. Но мне хочется узнать кое-что другое. Не о тебе и не о твоих родных, не беспокойся!
— А о чем тогда?
— Проводишь меня?
Он оглянулся на дом, словно спрашивая разрешения отлучиться, но, поскольку никого из хозяев поблизости не нашлось и запретить работнику уходить со двора никто не мог, кивнул:
— Как пожелаете.
Мы вышли на каменную дорожку между изгородями кустов. Не то чтобы я хотел оставить наш разговор в тайне от чужих ушей, но мне почему-то показалось: наедине парень будет более откровенен в ответах, чем при той же Соечке. Потому что вопросы у меня накопились не особенно приятные.
— Где ты жил на юге?
— В Лаваросе.
— Это далеко от Катралы?
Услышав интересующее меня название, Сегор скривился и едва удержался от презрительного плевка:
— Катрала…
28 
