44 
Я подошла, села с рядом Никитой на скамейку.
– Все в порядке? – спросила я.
– Да, – ответил он.
– Позвони маме, она не может до тебя дозвониться, – сказала я.
– Откуда ты знаешь?
– Аня сказала.
Никита не стал уточнять, почему это Аня просила меня позвонить.
– Дома все нормально, – продолжила я, глядя на папу.
Он обрадовался:
– В самом деле? Вот и прекрасно! Значит, Никита, ты подумай, мое предложение остается в силе.
– Спасибо, – Никита чуть наклонил голову, – но мне действительно надо ехать.
– Ну, смотри сам.
Папа поднялся и ушел из-под навеса, оставив нас одних.
Никита помолчал немного и сказал:
– Что, не поверили мне, да?
– Ты все неправильно понял, – попыталась оправдаться я, мне было стыдно.
– Я сам виноват, – отмахнулся Никита, – знаешь, так хотел тебя увидеть, не мог не приехать… Сам не знаю, чего ждал…
Мне стало неловко от его слов, но я не знала, что надо ответить.
– Ты все-таки уедешь? – получилось вместо ответа.
– Да… Ты сможешь проводить меня на автостанцию?
– Конечно…
– Ленка не обидится?
Я пожала плечами.
Ленка валялась на шезлонге и читала книжку или делала вид, что читала.
– Лена, я провожу Никиту…
Она отложила книжку, уставилась на меня из-под очков, подумала о чем-то и кивнула:
– Давай…
Снова закрылась книжкой, а я вернулась к Никите. И мы вышли со двора на послеполуденный солнцепек.
– Искупаемся? – предложил Никита, – а то мне еще столько ехать…
– Конечно, – сразу согласилась я. – Ты не опоздаешь?
– Нет, доеду до Феодосии, оттуда до Керчи, а там уже совсем рядом, маршрутка до деревни и пешком… До темноты доберусь.
И мы пошли к морю.
Оказалось, Никита хорошо плавал. Но вода все-таки была холодная, и выбрался он довольно быстро. Я же просто поплескалась у берега.
Потом мы лежали рядом на нагретой гальке и смотрели на небо, где кружил зеленый дельтаплан.
Я сказала, что при желании он может прокатиться на дельтаплане или на парашюте полетать…
– Времени мало, – вздохнул Никита.
Мы собрались и медленно побрели к автобусной остановке.
Маршрутка до Феодосии стояла, словно ждала нас.
Никита сказал:
– Посмотри на меня, пожалуйста, и запомни таким, какой я есть.
Я посмотрела, почему-то подумала о том, что мы ни разу не целовались. Мне стало так грустно! Не оттого, что мы не целовались, нет, просто мне показалось, что мы расстаемся навсегда, а вместе с Никитой уходит и частичка меня самой.
Он уехал, а я еще долго стояла и смотрела на серую ленту шоссе…
Уехали родители, и приехала бабушка. Я таскала Ленку по горам, точнее, мы таскались следом за инструктором по всяким тропам: волошинским и голицынским. Мы видели знаменитый грот, где давно уже никто не держал вина, а тусовались фотографы с костюмами под старину.
Бабушка возила нас в Ялту, мы посетили белую дачу Чехова, сидели на любимой скамейке Горького. Потом – Ботанический сад и Воронцовский дворец, где снималось множество фильмов. И Ленка страшно радовалась, узнавая лестницы и витражи, залы и камины, потолки, вазы, лепнину и картины. Лично мне во всем дворце нравится только мраморная девочка, она, как живая: складочки и рубчики на платьице, кружева, поры на каменной коже… и как только скульптору удалось такое?
Мы гуляли по парку, видели камень Айвазовского в море, причем я так и не поняла, то ли Айвазовский рисовал этот камень, то ли он рисовал с камня. Слушали экскурсовода и бабушку, которая знала больше наших гидов.
Никита больше не приезжал. И не звонил. А дозвониться до него было невозможно.
Так и прошло лето… без него.
Глава 18
Песенка. Вместо эпилога
Мы встретились только в сентябре. Только я не узнала его.
Никита, как обычно, опоздал к началу занятий. На этот раз он явился лишь через неделю после начала учебного года.
Мы с Ленкой пришли в класс, я скользнула вокруг взглядом, скорее машинально; за Никитиной партой сидел кто-то незнакомый. Я отвернулась, но Ленка уже толкала меня локтем.
– Посмотри!
Парень махнул мне рукой, улыбнулся. Я стояла и смотрела… Узнавание происходило медленно, словно в одном человеке постепенно проступали черты другого.
Никита встал и подошел. Только теперь это был коренастый, широкоплечий парень, с выгоревшими волосами, темный от загара, его глаза казались удивительно светлыми на почерневшем от солнца лице.
44 
