32 
Тун прилетел внезапно. Как огромный ком снега, рухнул на карниз в вихре поземки, отряхнул черные крылья. На голове Рауни красовалась гладкая ушастая шапочка, плотно прилегающая к коже.
— Вот это буря! — весело воскликнул Рауни, перекрикивая завывание и свист ветра. — Рехнуться можно, как швыряет! Я дважды промахнулся мимо карниза — сносило! Ну что, Йо, ты не передумал?
Йокахайнен молча улыбнулся. Вопрос ответа не требовал.
— Кантеле взял?
Рауни широко улыбался, поблескивая мелкими острыми зубами. Он был в таком хорошем расположении духа, что Йокахайнен насторожился. Не нравилась ему радость туна. Чаще всего Рауни веселился, когда затевал какую-нибудь жестокую шутку.
— Ну полетели, тут недалеко! Ах, да, все время забываю, что ты бескрылый… Тогда держись, авось не уроню тебя!
Не успел Йокахайнен сострить что-нибудь ответное, как тун взлетел, схватил его когтями за плечи и дернул вверх — прямо в бурю! А потом резко вниз, как будто порыв ветра подхватил их обоих и швырнул на крыши вместе со снегом. У Йокахайнена захватило дух. Когти туна больно впивались в его плечи, хотя Йокахайнен специально вшил в изнанку парки полоски толстой кожи. «Что ему стоило сразу отнести меня куда нужно, а не держать на этой скале? — думал он, едва успевая переводить дыхание, когда тун снова неожиданно менял направление или, сложив крылья, кидался вниз. — Он что, боялся, что я струшу и сбегу? Или он считает, что я обожаю мороз и ветер, как его соплеменники?» Мысли были праздные, ответ Йокахайнену был известен: Рауни попросту никогда в жизни не думал ни о ком, кроме самого себя, своих развлечений и своей выгоды.
Рев ветра внезапно остался позади. Подошвы сапог Йокахайнена ударились о твердую поверхность, когти отпустили его, и он кубарем покатился по шершавому ледяному полу.
— Вот мы и на месте! Видишь, совсем близко… Рауни принес ученика в ледяную, гулкую пещеру — одну из тысяч в Похъёльских предгорьях. Блестящие стены отливали синевой, на гранях льда играли отсветы угасающего дня. Хоть ветер внутрь и не проникал, но казалось, тут холоднее, чем снаружи.
— Пошли! — скомандовал Рауни, складывая крылья за спиной и устремляясь в глубину горы.
Йокахайнен знал, что в темноте туны видят гораздо лучше, чем при свете. Сам он уже научился усиливать ночное зрение колдовством, но пока без особых хлопот шел за туном, ориентируясь на шелест его крыльев и позвякивание железа и золота на его груди, поясе и запястьях. Иногда он спотыкался на ровном месте, но Рауни, вопреки обычаю, не раздражался и даже не подшучивал над ним. Йокахайнена это еще сильнее встревожило.
— Что такое похъёльская магия? Голос Рауни донесся из темноты, отразился ледяным эхом от стен.
— В сущности, — продолжал тун, не дожидаясь ответа, — это не что иное, как высочайшее искусство убийства. Ты уже убивал кого-нибудь, Йо?
— Я охотился, — осторожно ответил саами. — На тюленей, моржей… несколько раз — на белого медведя…
— Ты не понял! Я имел в виду — людей. Йокахайнен помедлил с ответом. Прикинул, не соврать ли, но решил не рисковать.
— Нет.
Последствия искренности могли быть какими угодно. Но Рауни, казалось, только обрадовался. Из темноты прилетел довольный смешок.
— Вот ты хочешь постигнуть искусство похъёльской магии. Уже много месяцев мне надоедаешь, вымаливаешь каждый урок, каждую новую руну… Но вся, абсолютно вся похъёльская магия, если вдуматься, есть оружие в руках знающего. Кого ты хочешь убить, Йо? Неужели у тебя так много врагов?
— Врагов у меня пока нет, но наверняка они появятся. Лучше быть к этому готовым заранее, — рассудительно сказал Йокахайнен. — И зачем обязательно убивать? Почти всегда достаточно пригрозить.
— Ты не понимаешь сути, вороненок. Как ты сможешь грозить тем, во что сам не веришь, о чем не имеешь понятия? Тот, кто грозится тупым мечом, смешон! Меч надо наточить.
Йокахайнен ничего не ответил. Он понемногу начинал догадывался, что задумал Рауни, и вдруг почувствовал, что страх, изгнанный, казалось бы, навсегда, возвращается. Только это был новый страх, который раньше ему был неведом, — страх не за себя.
Легкие шаги туна замедлились.
— Ага, вот и они! Слышишь? Йокахайнен ничего не слышал. Слух туна во много раз острее человеческого, и Рауни никогда не забывал ему об этом напомнить. Йокахайнен не понимал, как такое может быть: Рауни бывал то мудр, то легкомыслен, как мальчишка; то неподдельно страшен, то мелочно тщеславен.
32 
