очень нудно 
52 
— Я прощаю тебя. Тебя и твоего пришитого солдата. Я даже прощаю того гада, который сбил меня той страшной зимней ночью. Женя, все прошло, я люблю мужа, я люблю дочь. Мое пересаженное гениальным мужем сердце бьет рекорды трудоспособности, и весь этот кошмар столетней давности для меня теперь не страшнее фильма ужасов. Из наших отношений с тобой я помню только постель, но говорить об этом я не хочу. Я только хотела бы узнать, что было потом, после того как мы расстались. Откуда меня привезли в больницу? С ноября по февраль белое пятно, Гриша всегда обходит эту тему… — Ее монолог нарушили странные звуки. — Женя, ты что, плачешь? Дурачок. Все прошло. Перестань.
Еще какое-то время Женя повсхлипывал и затих, и они лежали рядом молча, не глядя друг на друга. Тишину нарушила Катя, у нее в голове созрел план действий.
— Я с утра, как встану, пойду на кладбище к родителям, а потом к отцу Пантелеймону. Может, составишь компанию?
— На кладбище — да, в церковь — нет. Боюсь я его. Катя, а можно я твой шрам над грудью поцелую?
— Ну вот опять… А потом я что, буду должна твои в ответ? Иди-ка ты на диван, прощенный кобель.
— Спокойной ночи.
Ночь выдалась тяжелая, столько всего навалилось, сон брал свое. Уже зевая, Катя попросила:
— Расскажешь завтра, как тебе солдата отчикали да пришили. Уж больно любопытно.
— Хорошо. На Ленкиной могиле. — Женя на секунду замолчал, а потом с надеждой в голосе спросил. — А может, я к тебе перелягу?
— Спи, стратег.
ГЛАВА 2
Старогородское Коламское кладбище 10.09.2006 12:00
На кладбище по случаю выходного дня было довольно людно, то здесь, то там — посетители убирали могилы перед зимой. Кое-где на столиках была разложена закуска — поминали усопших. Катя попыталась припомнить, где лежат родители, должна же она хоть что-то вспомнить, но в голову ничего не приходило. Солнце неожиданно скрылось за облаками, стало прохладно, потянуло, как подумалось Кате, могильным холодом, она взглянула на своего спутника, но ему все было нипочем. Женя уверенно шел впереди, обращая ее внимание на интересные, по его мнению, памятники, казалось, вотвот — и он начнет насвистывать. Еще издалека он указал на высокую скульптуру, стоящую на могиле Папагена. При ближайшем рассмотрении фигура оказалась танцующим юношей. Сам памятник, вся могильная композиция поражали своей гармоничностью, было заметно, что это творение талантливого художника. Катя не ожидала ничего подобного, ведь по рассказу Жени выходило, что учитель жил чуть ли не в нищете.
— Надо же, как красиво.
— У него учеников — куча, — пояснил Женя, — многие в люди выбились.
— Как ты? — скептически спросила Катя, но Женя не заметил подвоха.
— Что — я? Я бы мог в сто раз круче быть.
— Солдат подвел генерала…
— Если бы ты слышала, какую маман истерику бабушке закатила, когда узнала, что я у Папагена танцую.
Женина история уже изрядно надоела, и Катя не захотела продолжать эту тему, она промолчала и положила на могилу цветы. Катя усилием воли по каплям выжимала из своей памяти обрывки воспоминаний о Геннадии Андреевиче, но много вспомнить не смогла. Воспоминания были какие-то невеселые. Задумчиво глядя на могилу, она произнесла:
— Я помню только его строгое лицо и еще немножко жалкого такого, в больнице.
— По-моему, он тебе улыбался всегда. — Женя подошел к Кате и немного неуверенно, боясь, что его оттолкнут, ободряюще ее обнял.
— Не помню. — Кате очень захотелось вспомнить улыбку старика, но ничего не получилось.
— Ленка всегда жаловалась на Папагена. Ее мамаша все пыталась добиться от него признания отцовства, а он — ни в какую. У Ленки прямо пунктик был по этому поводу. Перед смертью, правда, признал. Так что вы сестры.
— Не хочу даже думать об этом.
— Я тоже. Ладно, пошли дальше.
Взяв Катю под руку, Женя уверенно повел ее по дорожке к следующему пункту их маршрута. Под ногами шуршала палая листва. Катя спросила:
— А он правда настоящим испанцем был?
— Наполовину. Отец у него от Франко сбежал, а Сталин его — раз и в лагерь, там и сгинул вроде бы.
— Слушай, а я вот теперь испанские слова вспоминаю, это что — генная память, что ли?
— Не знаю. Ленка-сволочь по-испански лучше, чем по-русски, говорила, бывало, в постели как начнет тараторить — меня очень заводило.
52 
