очень нудно 
46 
— Я держал свой путь в Неанурмскую комтурию, чтобы вступить на службу в ряды Ордена, господин епископ, жалобно шмыгая носом, начал рассказывать проситель. — На землях Польского королевства один из шляхтичей при мне оскорбил имя Господа, и я немедля вступился за него, обнажив свой меч. Однако в схватке нечестивый шляхтич оглушил меня ударом по голове, и с того самого мига я не помню более имени своего, происхождения и даже языка своего не помню, разговаривая лишь на дикарском русском языке.
— Вот как? — история вызвала у правителя такой живой интерес, что он даже вернулся назад в свое кресло, забыв про брезгливость к посетителю. — Но, может быть, ты просто уродился русским, сын мой?
— Как можете вы оскорблять меня столь жутким подозрением?! — попятился проситель, не вставая, однако с коленей. — Разве вступился бы дикарь из восточных земель за Господа нашего, Иисуса Христа? Разве пожелал бы он вступить в ряды Ливонского Ордена? Между тем со слов слуги моего мне доподлинно известно, что путь я держал в Неанурмскую комтурию по приглашению самого комтура, что дрался я во имя Господне, а кроме того, одежды и доспехи мои европейского облика, и ничего дикарского в себе не имеют.
— Ну, не знаю, — не сдержал снисходительной улыбки правитель острова, окидывая взглядом одетое на просителя тряпье. — Думаю, в землях восточных нередки и такие наряды.
— Слуга мой, как понял, что помутился разум мой, сбежал в тот же день, по счастью не украв кошелька и многих ценных вещей моих… А может, и украв — но мне про то неведомо из-за утери памяти, — на щеки просителя выкатились два большие слезы. — Думаю я, кара сия обрушилась на мои плечи за то, что не смог я покарать нечестивца, не чтящего имя Иисуса Христа. С того дня, одевшись в покаянные одежды, ползу я на коленях по дороге, молясь по пять раз на дню и вопрошая людей о человеке святом, который сможет испросить для меня милости у Господа. Многие из встреченных людей указали мне на вас, господин епископ, как на наместника Бога на здешних земля. Молю вас от всей души, господин, — опять уткнулся лбом в пол безымянный дворянин, — испросите у Господа прощения за слабость мою, за то, что не смог я обрушить в ад нечестивого шляхтича. Клянусь Всевышним, что обретя твердость разума своего, посвящу я всю жизнь свою и меч свой на то, чтобы карать врагов Церкви, разить их на поле брани и в постелях, на пиру и на трауре, в домах и лесах…
Проситель подполз и снова впился губами правителю в руку.
— Твоя история тронула меня, сын мой, — кивнул епископ. — И я сегодня же помолюсь о милости Божией к тебе. Жаль, что ты не можешь назвать своего имени, но все мы живем на руке Господа и под взглядом его. Коли он пожелает простить тебя, то сможет найти тебя и безымянного. Ступай, и молись.
Проситель, в третий раз припав к руке священника и в третий раз стукнувшись лбом об пол, выполз на коленях за порог.
— Какая трогательная история, — взял со стола свой кубок господин епископ, и задумчиво его пригубил. — Нужно обязательно записать ее для нравоучения потомкам.
— Как он стремился карать врагов Церкви везде, где только можно! — многозначительно приподнял брови начетник.
— Нет, — мотнул головой правитель. — До тех пор, пока он с таким рвением вымаливает себе прощение, его невозможно использовать. Бог отнял у него разум, и на его благоразумие нельзя полагаться.
— Его благоразумия хватило, чтобы сохранить свое имущество, — начетник поднял со стола принесенный в дар серебряный кубок. — Он не столь безумен, как кажется на первый взгляд. К тому же, господин епископ, он явно силен. Стоя на коленях, он все равно доходил вам до плеча.
— Терпение. Терпение, и еще раз терпение. Доверимся руке Господа. Коли этот дворянин окажется нам полезен, Бог все равно оставит его в нашей милости. А пока… Пока я запишу его историю и обязательно помолюсь за этого несчастного.
Между тем «несчастный», выпущенный Сбышеком за ворота, на коленях ковылял по дороге, пока не добрел до зарослей можжевельника, укрывших его от взглядов со стороны замка. Там он упал на живот прямо в пыль и откатился на придорожную траву.
— Ну, Витя, ты как?
— Ах, какая это была душещипательная история, — он закрыл себе глаза ладонью. — Я даже заплакал!
— Поверили?
— Какая разница? — он убрал руку с глаз и довольно прищурился. — Значит так: ворота и подвесной мост мы видели снаружи. Падающей сверху решетки за воротами у них нет. Это первое. Караулка как входишь — справа. Было в ней человек двадцать. Положим, выскочили наружу не все, часть гарнизона стоят на постах, внутри, кто-то отлучился. Плюс всякого рода дворяне, что тоже службу несут, слуги. Если считать по максимуму, то в замке около полусотни воинов, а всего порядка ста человек. В принципе, больше и не нужно: достаточно просто понять мост, и даже если не оказывать сопротивления, раньше, чем через месяц внутрь проникнуть невозможно. Что еще? Двор изрядно зарос травой, если не считать пятен перед караулкой и конюшней. Значит, большего количества солдат там не бывает даже изредка. В покои епископа можно попасть через дверь слева от ворот, посередине стены, третий этаж. Мне показалось, он занимает весь этаж, и редко бывает в других местах замка. Что, кстати, неудивительно — это же половина Эрмитажа. Бегом по всем помещениям пробежать — и то пара дней пройдет. Что еще… Слева в углу башня с виду похожа на донжон. Коли защитники туда забьются — месяц выкуривать придется. Если, конечно, они не ленятся подновлять там продовольственные припасы и имеют запас дров. Все. Теперь давай обойдем замок сторонкой и посидим на берегу моря. У меня жутко болят ноги и я хочу немного отмыться от всей этой пыли.
46 
