очень нудно 
111 
– Пошел вон отсюда! Сейчас еще пол мыть заставлю!
Парень собрался возразить, но случайно заметил Катю, которая выглядывала из-за косяка. Его глаза заблестели.
– Это она? – спросил он.
– Иди, не твое дело.
– Ирка, я же только посмотреть! – капризно заныл парень. – Меня же завтра не пустят!
– Кыш!
Итлинн вытолкала парня на лестничную площадку и захлопнула за ним дверь.
– Что значит «это она»? – спросила Катя.
– Это тебя не касается, – отрезала Итлинн. – Ингвар – просто дурачок.
– А почему он тебя Иркой зовет?
– Я по паспорту и есть Ира. А Итлинн – это имя, данное мне Ши…
Девушки вернулись на кухню. Итлинн показала на банку с кофе:
– Хочешь?
– Лучше супа мне налей, – сказала Катя. – Я есть хочу.
– Супа – нельзя! – категорически заявила Итлинн. – Это хозяйский, по специальному рецепту. Даже мне его пробовать запрещено.
Итлинн подошла к гигантскому холодильнику, долго там копалась, наконец достала пачку венских сосисок и бросила в кастрюльку.
– Это мои собственные, – сказала она. – Завтра купим что-нибудь еще.
– Завтра меня здесь не будет, – ответила Катя. Итлинн странно на нее посмотрела.
– Селгарин собирается дать мне другую работу, – пояснила Катя. – Более достойную. Завтра я буду выступать на каком-то сейшне, и если я понравлюсь кому надо, то всё будет очень круто.
– На каком сейшне? У Кшесинской?
– Я не знаю…
– У Кшесинской, где же еще, – ревниво пробормотала Итлинн. – Праздник Обновления.
– Что это такое?
– Увидишь.
– А ты там будешь?
– Если пригласят. Повезло же тебе, – прошипела Итлинн и, не удержавшись, бросила на Катю злобный взгляд. – На ровном месте… без усилий, без заслуг… когда другие годами бьются…
Катя вздрогнула.
«Она же мне дико завидует, – поняла она. – И ненавидит так, что убила бы, но не смеет – наверно, Селгарина боится… Может, она его любовница, и теперь ревнует?»
Кате вдруг стало неуютно в кухне рядом с Итлинн. Она быстро съела сосиски и поднялась из-за стола.
– Где моя комната?
Единственной мебелью в Катиной спальне была низкая широкая кровать на деревянном каркасе, да еще напольный светильник с абажуром из рисовой бумаги.
– Если хочешь посмотреть телик, он на кухне, – сказала Итлинн. – Ванная – направо. Чай и кофе на кухне найдешь сама. А я доварю суп и поеду домой.
Катя кивнула, подумав про себя: «И слава Богу». Ей было неприятно находиться рядом с человеком, который плохо к ней относится.
Глава тридцать девятая
Мрачная вечеринка у Сережи.
«Надо что-то делать!»
Прибегает троллюшка к маме, плачет.
– Ты чего плачешь? – спрашивает троллиха.
– Папочка себе камешек на ножку уронил!
– Большой камешек?
– Бо-ольшо-ой!
– И ты из-за этого расплакалась?
– Не-е… Я засмеялась.
Наташа уехала, оставив Лейку в состоянии глубокой печали от собственного бессилия. Ах, если бы Карлссон был жив! Лейка собралась поплакать, но плакать не хотелось. Хотелось куда-нибудь уйти. Куда-нибудь из опостылевшей квартиры… Господи, как Лейка радовалась, когда узнала, что родители уезжают аж на четыре недели!…
И тут позвонил Сережа.
Сережа ничего не знал ни о Кате, ни о Карлссоне. Сережа звал в гости. Типа оттопыриться по полной. Папаша его свалил на какой-то корпоративный праздник, мамаша тоже усвистала, пообещав, что не вернется «допоздна». Будут Дианка, Димка, Стас с какой-то новой девкой («Натаха болеет, что ли?» – предположил Сережа), а больше он никого не отловил. Короче, бухло стынет, закуски запотели. Приезжай, Лейка, побыстрее, а то некому салат резать.
– Счас, разбежалась, – привычно фыркнула Лейка.
Но поехала. Очень не хотелось оставаться одной. И с Димкой надо поговорить обязательно. Он – умный. Наверняка что-то придумает.
* * *
Когда Лейка приехала, то обнаружила, что веселье как-то не складывается. Потому что Сережа всё-таки кое-что знал. Что-то такое услышал от соседей. И поперся, дурак, в мансарду – выяснять у Кати подробности. Наткнулся на запертую дверь, попинал ее, отправился обратно… И был по дороге перехвачен ментами.
«Ничего себе! – подумала Лейка. – Это ведь и меня могли запросто…»
В милиции Сережу пропарили часа четыре без всяких объяснений, потом взяли в оборот, припугнули – и он выложил всё, что знал. Про Катю, про всю их компанию, включая «шведского бизнесмена». Разве что про голубей умолчал: боялся, что в психушку отправят. После того как Сережа описал Карлссона: «маленький, толстый, по-русски говорит», менты слегка оживились и едва не повезли Сережу в морг на опознание. Но передумали. Насколько понял Сережа из их разговоров – что-то там такое с телом случилось не то. Самый главный опер, толстый такой, наглый, поехал в морг, но Сережу на всякий случай не выпустили… Вызволил блудное чадо папаша. Около двух часов ночи. На Сережино счастье, папаша так умаялся, пока искал сынка, что взбучку тот получил умеренную. Правда, очень подробно выспросил у Сережи, чего от него хотели менты. И что Сережа им наплел. Эпитеты, которыми наградил родитель своего единственного сына, Сережа опустил, но они наверняка были сочными и емкими.
111 
