очень нудно 
116 
Потом наконец умолкло и, явно передразнивая Катю, замотало здоровенной башкой.
– Нет! – отчетливо повторило оно. – Нет, человек! Ты – человек. Он – не человек… (дальше Лейка не поняла). – Ты его кушать – нет! Ты его – жить!
И снова – приглашающий жест.
Лейка колебалась. Ей ужасно не хотелось приближаться к трупу. Но ее очумевшее от потрясений сознание подсказывало, что труп – это намного менее опасно, чем болтающая по-шведски помесь гориллы, леопарда и паука.
«Надо делать то, что он хочет», – подумала Лейка.
Она встала.
Чудовище заворчало. Кажется, одобрительно.
Лейка набралась храбрости и двинулась к лежащему.
Это был очень длинный путь. Лейка о многом успела подумать. В частности о том, что лежащий – не обязательно труп. Может быть, это живой человек, но без сознания.
Наконец путь в двадцать коротких шагов был пройден, и Лейка оказалась рядом с лежащим. И что дальше?
Она посмотрела на монстра (на лежащего она старалась не смотреть совсем). Монстр рыкнул, полыхнул глазами, ухватил Лейку за руку и прижал ее ладонь к животу лежащего. Живот был совершенно холодным и очень твердым. В памяти Лейки всплыли слова: «трупное окоченение». Еще она подумала: «Сейчас меня стошнит!» …И тут нос ее уловил очень знакомый запах – запах сена и нагретого солнцем камня. И она наконец посмотрела вниз, на лежащего. Это был Карлссон.
Глава сорок вторая
Поцелуй мертвеца
Нанялся как-то молодой тролль на кладбище могильщиком.
А гнусный эльф решил над ним подшутить.
Переоделся призраком, череп на макушку привязал, внутрь зажженную свечку вставил. Подобрался к троллю, который могилу копал, – да как заухает. Тролль глянул через плечо – и снова за работу.
Разочарованный эльф походил еще немного вокруг, понял, что тролля не напугать, да и двинулся к воротам. А у самых ворот его тролль догнал и за шкирку – цап!
– Здесь, – говорит, – гуляй. Призракам за территорию выходить не положено.
Это был Карлссон, и он, несомненно, был мертв. Потому что был холодным. Потому что, присмотревшись внимательнее, Лейка увидела, что он – весь в черной запекшейся крови. Что голова его совсем разбита.
Но он был неправильным мертвецом. От мертвеца должно было сильно пахнуть… мертвецом. От Карлссона пахло сильнее, чем когда… Чем раньше. Но не трупным разложением. Запах был таким же, как у живого. Правда, был еще запах псины. Но это не от Карлссона – от монстра. Лейка смотрела на мертвого Карлссона – и не чувствовала отвращения. Только жалость.
Спустя минуту она подняла взгляд на чудовище.
«Что ты хочешь? – спросила она мысленно. – Зачем ты принес меня сюда?»
– Живи его! – рыкнул монстр. – Ты быть с ним. Он – жить. Он – жить, ты – жить!
Ничего себе требование! Или ты оживишь мертвого, или тебя прикончат!
– Он – не жить, я – не жить? – решила всё-таки уточнить Лейка.
Чудовище мотнуло головой.
– Он – жить! Ты звать его дух! – Последнее слово Лейка не поняла – угадала. Ей вспомнился фильм «Кукушка». Там финская шаманка тоже «звала» душу умирающего… Умирающего, а не мертвого. И Лейка – никакая не шаманка!
– Я не могу!
Оскаленная морда приблизилась к Лейкиному лицу, дохнула жаркой гнилью хищного зверя:
– Звать! Ты, он – быть вместе! Он быть здесь! – Ручища хлопнула Лейку по низу живота (Лейка, как и раньше, не успела отшатнуться), но не больно. – Быть здесь! Ты – быть с ним. Сейчас!
До Лейки, кажется, дошло. И то, что до нее дошло, ей не понравилось, потому что было почти то же самое, что кушать мертвечину.
– Да пошел ты знаешь куда! – сказала она по-русски. Попыталась воспроизвести то же по-шведски, но не смогла. Не хватило словарного запаса. Но монстр внезапно послушался. То есть не отправился в указанном Лейкой направлении, а просто отошел в угол и присел и застыл в том же положении, в котором Лейка его уже видела: морда на коленях, ручищи упираются в пол…
Лейка посмотрела на Карлссона. После смерти в его чертах появилось что-то детское… Лейка не сразу заметила, что по щекам ее текут слезы. Ей было ужасно жалко себя… Но она была жива, а он мертв. И его было жальче.
Лейка глянула на монстра. Тот следил за ней огромными пылающими глазами. Сейчас он казался не ужасным и отвратительным, а очень-очень печальным. Как пес, у которого умер хозяин.
«Может, он и был „псом“ Карлссона? – подумала Лейка. – Его единственным другом, кроме меня?»
116 
