21 
Волхв не ответил, свернув влево, за высокий земляной холм правильной конусообразной формы. Впереди показались заросли карликовых берез — узнать эти изломанные, стелющиеся по земле стволы труда не составляло. В центре уродливой рощицы стоял обветшавший частокол: многие колья накренились, торчали наружу, а некоторые и вовсе попадали, и сквозь щели проглядывали темные идолы славянского капища. Сварослав, оставив коней, вошел в ограду, поклонился идолу, положил что-то к его ногам.
— Не уважают, однако, русских богов в этих землях, — пробормотал Олег.
— То наша вина, ведун, — не оглядываясь, ответил старец. — Мы — волхвы. Они — хранители. Лето придет, братьев привезу. Обновим святилище, жертвы искупительные принесем. Прости слабого своего внука, Отец. Не все помню, не все успеваю…
Последние слова относились уже к идолу, и Середин отвернулся. Молитва — дело очень личное, в нее вмешиваться нехорошо.
Заскрипел снег. Ведун, взявшись за саблю, резко повернулся, отступил на пару шагов, готовый обежать лошадь и схватиться за щит. Однако это были всего лишь мальчишки — трое подростков лет десяти. Меховые штаны, переходящие внизу в мохнатые унты; светлые куртки, немного не доходящие до колен; горностаевые шапки со множеством хвостов, свисающих до плеч или падающих на спину, а спереди закрывающих лицо до уголков глаз. Вся одежда была сшита мехом наружу, что для Руси казалось странным, по краю курток шел рисунок из множества уже знакомых спиралей, закручивающихся в три витка.
— Нас дед Лепкос прислал, — мгновенно остановились ребята. — Сказывал, темный платок над вами витает. Повелел лошадей забрать, покуда живы.
— Сварослав?! — окликнул своего спутника Олег.
— Отдай коней, ведун, — отозвался старик. — Мы пришли. Токмо суму мою седельную сними, в ней грамота тайная.
— Счастливая, — легонько похлопал Середин гнедую по морде, — сейчас отсыпаться пойдешь. А мне, видать, не положено.
Лошадь презрительно фыркнула: дескать, тебя бы на мое место — вторые сутки под седлом. Тряхнула головой.
— Все, все. — Ведун отпустил подпруги, снял с задней луки щит, перекинул за спину. — Сейчас попьешь, поешь, отоспишься. А обещание про хлеб помню. Просто нет у меня сейчас хлебушка. После отдам.
Затем он снял с седла волхва полотняную сумку, повесил на плечо.
— Все, забирайте. Да только не торопитесь с ними! Хватит с бедняг, набегались.
Ребята повели скакунов к городищу, а Олег направился к святилищу, задержался в воротах. Крест на запястье оставался холодным — а значит, никакой магической силы в капище не было. Вот уж воистину — не боги дают людям силу, а люди богам. Любая деревяшка может стать намоленным, а потому могучим предметом. И в то же время самый великий храм теряет силу, когда в него перестают приходить верующие.
— Нам пора, ведун, — отвесив идолу низкий поклон, отступил от Сварога старец. — Время позднее. Коли до ночи не поспеем, Лепкос передаст мир иным хранителям, а он ко мне завсегда добрее относился. Пойдем.
Между тем, ночь, по мнению Середина, уже вступила в свои права. И без того низкое, холодное солнце спряталось за горизонт, на землю пришла тьма. Плотные облака не давали пробиться к холмам и скалам ни скупому свету звезд, ни желтоватому сиянию луны, и только посиневший в ночи снег продолжал отражать неведомо откуда берущиеся розовые отблески. Мороз заметно окреп, и вырывающийся изо рта пар мгновенно оседал инеем на усах, на наушах шапки, на вороте и крючках налатника. Уже в который раз Олег удивился выносливости старика. Возможно, под свободным балахоном волхва и были поддеты меховые штаны и кафтан, возможно, он носил очень теплые носки или портянки в грубых поршнях — но голову его укрывал только суконный капюшон, а на руках не имелось ни рукавиц, ни даже простеньких перчаток.
— Идем. — Сварослав, опираясь на посох, вышел из святилища и уверенно направился вкруг частокола дальше, в темную пустоту.
Олег, ориентируясь больше по мерно похрустывающему впереди снегу, двинулся следом. Розоватые отблески на снегу становились все ярче и ярче, неожиданно по лицу повеяло жаром, и впереди открылся висящий на десятиметровой высоте фонарь. И вот тут кожа под серебряным крестом впервые ощутила жжение.
Фонарь был заключен в абажур тонкого плетения, почти не задерживающий света. Из-за плеча всходящего на холм старика Олег прекрасно различал бойкие языки пламени, взмывающие над ними искры, темные торцы лежащих в очаге камней, и фигуры людей вокруг костра… С каждым шагом становилось ясно, что фонарь был всего лишь обманом зрения, а на самом деле впереди, на самой вершине какой-то возвышенности, стоит некий каркас, под которым отдыхают у очага трое человек. Один сидит, поджав под себя ноги, двое лежат на боку, любуясь голубоватым огнем, весело играющим на бесформенных кусках каменного угля.
21 
