Последние отзывы

  79  

— Я уже говорила: я не совсем невежественна. Однако, mon faucon, мне странно находить в тебе явные признаки глупости.

— По-твоему, я был глуп, когда обращался с женой с уважением, которого она заслуживает…

— Это я уже слышала, — отмахнулась Амалия. — Как раз это я и нахожу глупым. Ты вовсе не урод и как любовник, очевидно, выше среднего. А раз ты способен доставлять женщинам удовольствие, то просто обязан включить в их число свою жену.

Из нас двоих урод — это она. Она…

— Толстуха?

— Напротив, она стройна, с хорошей фигурой, но ее очки, прическа и этот мерзкий чепец!..

— Так вот почему ты отказываешься ласкать ее, как ласкаешь меня! Вот почему ты так ухватился за идиотскую идею о том, что джентльмен должен ограждать жену от своих вожделений! Это нелепо, mon cher!

— Прекрати начитывать мне морали, Амалия, а то и сама не заметишь, как станешь похожей на своего Вольтера!

— Но ты ведь понимаешь, что очки можно снять? И одежду, кстати, тоже.

— А прическа? Она похожа на престарелую монахиню в своем безобразном чепце.

— О, как ты глуп! Ты ведь даже не знаешь, каковы ее волосы на самом деле. А чепцы не прибиваются к черепу

Гвоздями.

— Однажды мне захотелось посмотреть на ее груди… — задумчиво сказал Хок неожиданно для себя — и сразу опомнился. — Видишь, что ты наделала? Замолчи, ради Бога! Сад, который я предпочитаю возделывать, здесь, передо мной.

Он накрыл ладонью треугольник волос внизу живота Амалии, между ее чудесных бедер. Они вновь занялись любовью и оба достигли оргазма, но от нее не укрылось, что внимание Хока так и осталось рассеянным.

Любовница, обучающая молодого мужа, как вести себя с женой, думала Амалия. Ей хотелось смеяться, но она знала, что это обидит Хока. Жаль! Она не прочь была порой посмеяться в постели. Жаль, что мужчины — такие обидчивые создания. Ко всему прочему она чувствовала, что высказалась не до конца.

— Хок! — окликнула она, надеясь, что тот еще не спит. — Ты не можешь и впредь обращаться с женой, как будто она…

— Я уже сказал, что не желаю обсуждать этот вопрос, — рассердился он. — Мои чувства к жене взаимны: она терпеть меня не может. Даже если я заставлю себя приблизиться к ней для ласк, она не позволит мне коснуться ее.

— Все это отговорки, mon cher. У тебя достаточно шарма, чтобы очаровать кого угодно! Даже толстяк регент и тот пляшет под твою дудку. А его секретарь-иезуит! Не ты ли говорил мне, что он улыбнулся твоей шутке — должно быть, впервые в жизни? Так почему бы тебе не обрушить на жену всю

Мощь обаяния? Или ты предпочитаешь прожить жизнь рядом с женщиной, которая тебя терпеть не может?

— Хватит! — рявкнул Хок, соскакивая с кровати. — Твое дело — следить за тем, чтобы я получал достаточно удовольствия в постели! А ты ведешь себя как патронесса какого-нибудь исправительного заведения! Что за бес в тебя вселился, Амалия?

Он навис над ней — массивный и смуглый, вызывающе красивый. Амалия лениво приподнялась на локте, потянув на себя легкое покрывало.

— Я как раз и пытаюсь сделать тебя счастливым, — ответила она.

Некоторое время Хок молча смотрел на нее, не зная, что сказать на это. Он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым от споров с ней.

— Пожалуй, я пойду.

Амалия не удерживала его, только молча следила за тем, как он одевается. В отблесках огня, догоравшего в камине, тело Хока казалось золотым, по нему скользили быстрые тени, неожиданно освещая то плечо, то изгиб бедра и вновь погружая в полумрак. Это было волнующее и до сладкой боли красивое зрелище. Амалия тихонько вздохнула, но так и не произнесла ни слова. Хок тоже молчал, не глядя на нее. Полностью одетый, он подошел к кровати и поцеловал ее в лоб.

— Ты очень хороший человек, Хок, — сказала Амалия.

— Благодарю, — откликнулся он безжизненным голосом. — Надеюсь, мы скоро снова увидимся. Доброй ночи!

Она ответила «доброй ночи» уже в спину Хоку. Шаги прозвучали вдоль коридора, послышались торопливые прыжки по лестнице через две ступеньки сразу, хлопнула входная дверь.

Жизнь — непростая штука, подумала Амалия, сладко засыпая.

На другой день Хок шел по Сент-Джеймс-стрит, рассеянно кивая попадающимся навстречу знакомым, но в беседу вступал лишь в том случае, когда молчание могли счесть оскорблением.

Он чувствовал себя не в своей тарелке — странное состояние, непривычное и неприятное. Поэтому, заметив Констанс, махавшую ему из приближающегося ландо, он скривился в раздраженной гримасе. В этот день ее привлекательность стала казаться ему искусственной (еще одна неожидан ная деталь), и он как никогда был уверен, что не женился бы на этой женщине, даже если бы отец не взвалил на его плечи последствия своей идиотской клятвы. Впрочем, Констанс невозможно было отказать в умении виртуозно флиртовать.

  79