Последние отзывы

  124  

— Я здесь, — прошептал он.

— Я здесь, — шепотом повторила она.

— Что говорит Господь?

— Он требует моего присутствия.

Он погладил ее по щеке. Она поднялась с колен, и они прошли в кухню. Она поставила на стол еду, то, что он хотел, — салат, черствый хлеб, два куска мяса. Он ел медленно, не нарушая молчания. Когда он поел, она принесла миску с водой, вымыла ему руки и принесла чай. Он посмотрел на нее и спросил, что произошло с тех пор, как они виделись последний раз. Особенно интересовали его ее подруги — в первую очередь та, что ее искала.

Едва услышав первые ее слова, он отставил чашку с чаем — ему показалось, что она нервничает. Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Что тебя мучит?

— Ничего.

Он схватил ее руку и сунул в горячий чай. Она дернулась, но он удерживал ее руку, пока не понял, что останутся волдыри. Она заплакала. Он отпустил ее руку.

— Бог требует правды, — сказал он. — Ты знаешь, что я прав — что-то тебя беспокоит.

Тогда она рассказала про Зебру — о чем они говорили в кафе, пока мальчик играл на полу. Он почувствовал, что она не на сто процентов уверена в своей правоте, она все еще не преодолела слабость, подруги все еще оставались важны для нее. Ничего удивительного, подумал он. Удивляться надо другому — как быстро она меняется.

— Ты хорошо сделала, что рассказала, — сказал он, дождавшись, пока она замолчит, — и очень хорошо, что не скрываешь, что сомневаешься. Сомневаться — значит готовить себя к битве за Истину, Истина не есть нечто данное нам раз и навсегда. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да.

Он посмотрел на нее — долгим, оценивающим взглядом. Она моя дочь, подумал он, она унаследовала от меня серьезное отношение к жизни.

Он задержался еще немного, рассказывая ей про свою жизнь. Ему хотелось заполнить ту пустоту, что образовалась в ее душе за время его отсутствия. Ему никогда не уговорить ее следовать за ним, если она не поймет, что его уход был предрешен Богом. Это была моя пустыня, повторял он раз за разом, но я провел в ней не тридцать дней, как Иисус, а двадцать пять лет.

Он поднялся. Вдруг у него появилась уверенность, что она пойдет за ним. К тому же она сделала ему бесценное подношение, самое важное из всего — возможность наказать грешника. Выйдя на улицу, он обернулся и увидел ее силуэт в кухонном окне.

Тургейр ждал его, как и было условлено, в почтовой конторе. Они всегда выбирали для встреч публичные, желательно людные места. Разговор был коротким. Перед расставанием Тургейр наклонился к нему. Кончиками пальцев он пощупал пульс на лбу — совершенно нормальный. Это всегда удивляло его, хотя он и знал, что без вмешательства Господа это чудо не случилось бы никогда — то, что Тургейра удалось спасти. Трясущаяся человеческая развалина, умирающий бродяга, поднятый им из канавы в Кливленде, стал его первым апостолом, замечательным организатором и исполнителем его планов.

В тот же вечер они встретились на стоянке. Вечер был теплым, небо застилали густые облака — по-видимому, к ночи соберется дождь. Грузовика уже не было, вместо него теперь у них появился автобус, угнанный Тургейром с какого-то предприятия в Мальмё. Он уже сменил на нем номера. Они поехали на восток. Миновав Истад, они свернули на Клавестранд и остановились у стоящей на холме церкви. Ближайший жилой дом находился в четырехстах метрах, на другой стороне дороги на Тумелиллу. Никто и внимания не обратит на стоящий автобус. Тургейр открыл церковную дверь заранее припасенным ключом. На фонариках у них были приспособлены колпачки, чтобы не светить лишнего. Приставив лестницу, они завесили окна большими мешками из черного полиэтилена. После этого зажгли алтарные свечи. Шаги их были совершенно беззвучны.

Тургейр зашел к нему в ризницу — все было готово.

— Пусть подождут, — сказал Эрик.

Он протянул Тургейру канат:

— Положи у алтаря. Канат внушает страх, страх укрепляет веру.

Тургейр оставил его одного. Он сидел за столом священника, перед его глазами теплилась свеча. Он зажмурился и увидел перед собой джунгли и Джима Джонса, направляющегося к своей хижине, единственной из всех, где был генератор. Джим всегда был тщательно причесан, белозубая улыбка… Джим был красивым ангелом, пусть даже падшим, черным ангелом. Не могу отрицать, что бывали моменты, когда я был совершенно счастлив рядом с ним. Не могу отрицать и того, что все то, что он мне дал, или, вернее, о чем я мечтал, что он мне даст, я несу дальше, отдаю следующим за мной людям. Я видел падшего ангела, я многому у него научился, и теперь я знаю, как надо.

  124