98 
Во двор вошел запыхавшийся паренек лет четырнадцати, громко звякая бьющейся о шпоры, чересчур длинной для него саблей. В одной просторной рубахе и полотняных штанах, заправленных в красные сапоги, он выглядел не замерзшим, а взмокшим от жары. Увидев боярина, приложил руку к груди, низко поклонился:
— Воевода оскольский Дмитрий Федорович ноне созывает всех бояр волости в крепость.
— Исполчает?
— Нет, — мотнул головой вестник. — Созывает. Без оружия, сказывали, ехать можно.
Юля, успевшая сбегать на кухню, спустилась с крыльца и протянула пареньку ковш холодного кваса:
— Вот, испей с дороги, боярин…
Она уже успела понять простое правило шестнадцатого века: с оружием, на службе государевой — значит, боярин. А молод или стар — то дело десятое.
— Может, откушаешь с дороги, коню роздых дашь?
— Благодарствую, боярыня, — допил до конца шипучий напиток гость и стряхнул последние капли на землю. — Три усадьбы еще посетить надобно.
Он лихо запрыгнул в седло, поворотил скакуна и галопом вынесся в ворота. Варлам вздохнул.
— Касьяна и Бажена с собой возьми! — строго приказала Юля. — Знаю я наши дороги. Не успеешь оглянуться, нечисть всякая налетит. Никита! Сетки с сеном на заводных коней приторочь! И гречи в торбы насыпь, раз нормального ячменя нет.
— Привезти тебе чего с города? — подъехал ближе к ней Варлам.
— Водки хорошей купи.
— Может, романеи лучше? Или вина немецкого?
— Я для растирания прошу, пошляк, — не выдержав, рассмеялась боярыня. — Смердам налью, чтобы в реке не замерзли. И наконечников для стрел пару сотен. А то татарские — поганые. Пороху и жребия купить можешь. А то пищалей уже десять штук наставил, а припаса нет. О, Господи, вот уж не думала, что в семейном бюджете буду рубли на порох и сабли выкраивать!.. Колечко мне купи, с самоцветом.
* * *
Хотя земля была еще сырой, с утоптанной грунтовки вода успела стечь, и конские копыта твердо впечатывались в дорогу. Отряд из трех всадников шел широкой рысью, временами ненадолго снижая темп, чтобы дать лошадям немного передохнуть. После полудня воины пересели на заводных, и спустя час бодро влетели в широко распахнутые ворота крепости.
Двор крепости пустовал. Полста бояр, мающихся неподалеку от ворот воеводского дома, мало кто из которых приехал с дворней, заполнить его никак не могли.
— Лошадей к коновязи отведи, — приказал Бажену барин, спешиваясь возле них, и, приложив руку к груди, поклонился: — Здравия вам всем, бояре. Пошто воевода нас скликает, не ведаете?
— Неведомо, — поклонился в ответ крайний воин. — Стрельцы сказывали, грамота строгая из Москвы пришла.
— В поход, поди, скликают? — предположил кто-то.
— А почему без оружия, и не по писцовым листам? — тут же опроверг другой.
— А воевода-то сам что сказывает?
— Не выходит из дома воевода. И к себе никого пускать не велел.
Варлам понял, что узнать ничего не удастся, и отошел к коновязи. Прихватив с собой Касьяна, отправился в охраняемый стрельцами от баб и детей кабак. Внутри было пусто. Боярин потребовал у целовальника наполнить двухведерный бурдюк водкой, расплатился. Сам, ради поста, пить не стал — пятница. Потом отправился к скобарю, взял мешок гвоздей разного размера, потом долго рассматривал наконечники для стрел — уж больно дешевы казались по сравнению со своими, что ковал привезенный с собой кузнец в усадьбе Григория. Да и странное в них казалось что-то, непривычное.
Однако — острые, формы обычной. Напоследок он несколько раз ударил наконечник кресалом — сталь, вроде, хорошая, прочная. Взял мешок. Потом, для укрепления частокола возле ворот — полсотни подозрительно дешевых, но крепких скоб.
Потом подался к погребу за огненным зельем, но мастеровые из большого наряда торговать порохом без ведома воеводы отказались, и он отступил. Впрочем, бывший неподалеку стрелец помянул, что от долгого лежания порох портится, и его нужно перекручивать. Поскольку мельницы в крепости нет, воевода порох боярам и промысловикам разрешает продавать завсегда, предпочитая каждую зиму пополнять припасы свежим.
Еще почти час он провел в лавке низкорослого улыбчивого перса. Басурманин все уговаривал его на шелковые, совершенно прозрачные платки и шали, но он упрямо ковырялся в перстнях с красными, зелеными, синими камнями самых разных оттенков, самые лучшие из которых примерял на мизинец — у Юленьки безымянный палец как раз такой получался. В конце концов, выбрал самоцвет бирюзового оттенка, дал купцу рубль. Тот, вместо того, чтобы отсыпать сдачу серебром, опять стал размахивать шелковыми шалями, и Варлам поддался — купил.
98 
