очень нудно 
77 
Но не принимают горькой правды местные бояре, от злости да обиды такие порой указы отписывают, что порой сами потом не рады. Любчане, например, в семь тысяч сороковом году запретили своим купцам торговать в Нарве под страхом отнятия товара, да полного запрета преступившему закон купцу коммерцией потом заниматься. Выгоды от этого указания никто, кроме ливонских купцов, не получил — но когда Зализа застукал в Нарве на торгу любчанского гостя Илью Баженова, тому оставалось только зубами скрипнуть, да улыбку на губы свои натянуть.
Разумеется, торгового человека Баженова опричник на суд не отдал, и даже грамотку для него исхлопотал, в куземские купцы зачисляющую, но с тех пор Зализа стал у Ильи Анисимовича частым гостем.
Поначалу опричник жалел купца, волею судьбы оказавшегося на путях Варяжского моря.
Торговля тут, как известно, небогатая, а вот народы населяющие, берега, дикие — а потому пиратство царит безграничное. Новгородцам до здешних вод интереса нет, московскому государю недосуг, а потому порядка навести некому.
Однако осевший стараниями Зализы в Куземкино, в двух десятках верст от устья Луги, Баженов очень быстро отстроил себе дом в два жилья с теремом, поставил склады и вроде даже заказал себе новую ладью вдобавок к старой, и как-то неожиданно оказался помощником местного посадника.
Построенная навроде новгородской ладья, помимо груза, брала на борт до сорока мужиков, если не сказать прямо — ратников. Сила, по дикарским мерам, огромная — и Зализа тихо предполагал, что купцу не раз приходилось вдали от берегов удачно пощипать тех самых пиратов, что зарились на его простенькую с виду лодочку.
Впрочем, как общаются торговые люди с лихими на неспокойных волнах Варяжского моря опричника не касалось — у него и на берегу дел хватало. А вот торговая грамота купца и его зарубежные интересы в Германии и Ганзе не раз оборачивались для Семена интересными вестями.
Возможно, Илья Баженов за прошедший год стал в десятки, если не сотни раз богаче Семена Зализы — но Зализа был человек государев, он символизировал собой волю Ивана Васильевича, и за спиной его скрывалось могущество московского царя и всей Руси, а потому именно купец Баженов низко склонился в дверях, перед нищим порубежником.
— Здоровья тебе, Илья Анисимович! — дружелюбно кивнул в ответ Зализа. — Вижу, одна у тебя ладья у причала стоит. Где же вторая? Никак уже с товарами за море ушла?
— Уйдет разве? — не удержался от возможности побрюзжать купец. — Кормчего толкового не найти. Как конопатить закончат, придется сразу двумя ладьями в Ганзу плавать. Да что же ты в дверях стал, Семен Прокофьевич? Проходи в дом, садись у стола. Марья ужо на стол накрыла, тебя ждет.
Разумеется, Зализа мог так же легко, как вывел Баженова в люди, разорить его до гунки, потому купец его все-таки побаивался. С другой стороны, Илья Анисимович в раздорах с тиунами и мытарями нередко прикрывался именем Зализы, и Семен смотрел на это сквозь пальцы.
В итоге отношения между купцом и засечником установились дружеские. Дом купца Баженова был одним из немногих мест, где опричник чувствовал себя легко и свободно.
Обитающие в богатом доме купца людишки забрали коней, поднесли гостям сбитеня. Засечники прошли в горницу, где пышная, румяная Марьяна, привезенная купцом из давнего путешествия в Литву, накрывала праздничный стол.
— Так расскажи нам, куда ездил, чем торговал, Илья Анисимович? — предложил Зализа.
— Хорошо съездил, благодарствую, — приложил руку к груди купец. — Был я в Ганзе, в городе Росток. Поторговал хорошо. Ноне пенька, воск, мед, меха разные сильно в цене поднялись. Брожение ноне сильное среди ганзейских купцов. Прослышали они, что моряки английские дорогу проведали по северным водам в русский город Холмогоры, и теперь сами туда плавать станут, убыток датским и немецким пиратам чиня огромный, и Ганзу от торговли с Русью устранят. Хотели они даже новую войну с оной Англией затеять, но англичане к ним в гавани более не заходят. Теперь они натравляют Данию и Швецию военную экспедицию затеять и побережье Белого моря завоевать.
Засечники дружно расхохотались. Новгородцев можно любить, можно ненавидеть: но пытаться отвоевать у них морские гавани — это все равно, что щекотать соломинкой в носу у взбесившегося быка.
— Еще я купил диво дивное, красоту неимоверную. Пойдем, Семен Прокофьевич, покажу.
77 
