Последние отзывы

  75  

Без его присутствия, без страсти, излучаемой им, комната странным образом уменьшилась, стала походить на обычный чулан; это впечатление усугублялось из-за обилия загрунтованных холстов, прикрытых парчой картин с непросохшей краской, пропитанных олифой деревянных щитов подле стен, а также полок и столов с обшарпанными, заляпанными горшками с растворителями, масляными красками, воском, янтарем и сухой смолой акации, с закупоренными бутылками порошковых пигментов, со свитками бумаги, изготовленной из тряпья, и листами тонкого пергамента, заполненными простым или изящным письмом, с пыльными сосудами, содержащими неизвестно что, с россыпью кистей, мастихинов и шпателей, с крапинами ветоши по всей комнате, напоминающими о празднике Миррафлорес, когда дома украшают красным вьюнком.

. Сааведра решила уйти и вернуться попозже, чтобы застать его наверняка, но тут ее взгляд упал на незаконченную картину, прислоненную к мольберту у двери балкона. Она влажно поблескивала и пахла смолой и маслом. А еще были слабый запах меди, чем-то напоминающий запах крови, и, как ни странно, пряный кисло-сладкий дух старой мочи. А может, Сарио, целиком отдавшись творчеству, просто-напросто забыл опорожнить ночной горшок, что стоит за ветхой ширмой?

Недоумевая, Сааведра задержалась. Это полотно она увидела впервые, а ведь Сарио показывал ей все свои работы. Картина была далека от завершения, большая часть тщательно загрунтованного холста осталась нетронутой. Сарио успел сделать только подробный набросок да тонкими слоями краски наметить фон и лица персонажей. Но сюжет в основном был передан, и Сааведра без труда уловила идею. Однако более всего ее удивил бордюр на холсте, написанный красками, но почти не отличающийся от рамы.

— Матра! — хмурясь прошептала она. — Сарио, что это ты задумал?

— Что я задумал, это мое личное дело.

Сааведра подпрыгнула от неожиданности и неловко повернулась, едва не повалив мольберт. Поймала его, водворила на место, а затем посмотрела на Сарио в упор.

— Сарио, но ведь это не твое… Совершенно не твой стиль.

— То, что я делаю, входит в мой стиль.

На нем была старая батистовая рубашка, запачканная всем, с чем приходится работать выдающемуся художнику, и еще чем-то, похожим на кровь; на загорелых худых предплечьях закатаны рукава. Темные волосы, заждавшиеся стрижки, кое-как стянуты на затылке кожаным ремешком; одна своенравная густая прядь достает до подбородка. Случайная капля краски создала горбинку на прямом как меч носу, а на скуле чернел след уголька.

«Сейчас он очень похож на старого тза'аба. Сходство в кости, в плоти…»

Под грязным воротом (зашнуровать его Сарио, конечно, не удосужился) виднелся длинный, почти до пупа, клин гладкой и смуглой кожи, а поперек него цепь с кулоном — знаком ранга.

— Сааведра, я не желаю запираться в клетке. Я вправе писать, как мне нравится. — Он подошел к верстаку, вынул из кармана склянки, поставил в ящик.

— Да, конечно, — машинально согласилась Сааведра. Им уже случалось спорить на эту тему. — Но бордюр — это что-то уж совсем новое и…

— ..странное? — Он улыбнулся, не скрывая самодовольства. За последние два года его тело созрело полностью, от юношеской угловатости не осталось и следа. Ему исполнилось восемнадцать, он был невысок, но хорошо сложен, недурен лицом, обладал природной грацией и ярко выраженными чертами южанина, тза'аба, которые сами были достойны его кисти. Сарио Грихальва ничем не уступал другим мужчинам из своего рода, даже превосходил их: неповторимый мастер, бесспорно Одаренный, уверенный в себе — чего в детстве Сааведра за ним не замечала.

— Да, странное, — повторил он легким баритоном. — Бордюр — традиция тза'абов. В их творчестве всегда участвует Аль-Фансихирро.

Сааведра не поверила собственным ушам. Традиция тза'абов! Да разве может Грихальва опуститься так низко!

— Но ведь ты никогда ее не использовал!

— Да. А сейчас использую. Вот, видишь? Ты ведь пришла посмотреть, да?

Сааведра в тревоге наблюдала, как он быстро переходит от картины к картине, сдергивает с каждой и отбрасывает ветошь. Странно. С другими он часто бывает груб, но с нею… А сейчас он с ней обращается, как с остальными.

— Да ты гляди, гляди. — Он сорвал очередной покров. — На всех — бордюр. Да?

Она переводила взгляд с холста на холст, наметанный глаз определял композицию, равновесие, подбор цветов и мигом соскальзывал на бордюры. Все они были не похожи друг на друга. Были и широкие, и узкие; были простые орнаменты и сложные, затейливые узоры. Он писал перекрученные ленты, сплетенные ветви деревьев, причудливо вьющиеся лозы; дивные стилизованные элементы постоянно повторялись. Фрукты, ветви, цветы, травы, листья — все органично врастало в узор. Сааведра смотрела во все глаза.

  75