125 
Остановился. Вот она, на своем месте. Моронно! Подумать только, что Сааведра смогла освободиться без его помощи! Никому ведь ничего не известно. Откуда они могли узнать?
Разве в состоянии хоть кто-нибудь справиться с могучим заклинанием, которое он наложил на портрет?
И все же.., в записке ее почерк. Он подошел поближе. Еще ближе. К самой раме — так, что казалось, он вот-вот войдет внутрь комнаты, изображенной на холсте.
И почувствовал запах высыхающей краски. Копия Элейны!
Что они сделали с Сааведрой?
Все еще сжимая в руках записку, Сарио помчался к конюшням.
— Мне нужна повозка, лошадь, что-нибудь! Быстрее!
— Верховный иллюстратор Сарио, выезжать за пределы Палаесо небезопасно…
— Немедленно! Моронно! Если мне придется залезть в телегу мясника, я не побоюсь это сделать!
В конце концов для него нашли какого-то зеленщика. Возможно, он представлял собой странное зрелище — хорошо одетый человек сидит рядом с грязным стариком возницей, но разве это имело значение?
Люди глазели на него и показывали пальцами, но их пропустили, потому что мятежники разошлись по домам вот уже несколько дней назад, а сегодня Миррафлорес, день, когда девушки отмечают свой праздник.
Он разгладил смятую записку, в то время как в голове у него зазвучали голоса из далекого прошлого.
"У меня будет ребенок!” — крикнула она ему, когда он сделал надрез у нее на руке, когда доказал, что она наделена Даром. Ребенок Алехандро рос у нее под сердцем в тот самый момент, когда Сарио писал ее портрет. Семя Алехандро дало плоды. Он никогда с этим не смирится. Сааведра принадлежит ему! Только ему одному!
А может быть, существовали и другие причины? Все произошло так давно. Сарио не помнил…
— Мы приехали, маэссо, — сказал старик. — Прошу прощения, господин, но мы уже давно тут стоим, а вы за все время даже ни разу не пошевелились. Я был бы вам признателен, если бы вы слезли с тележки, У моей внучки сегодня праздник, и я не хочу к ней опоздать только потому, что вам вздумалось посидеть и поглазеть на пустоту. Матра Дольча! Ох, уж эти мне иллюстраторы! Я слышал, что они все не совсем нормальные, но до сих пор не верил.
Сарио вздрогнул, огляделся по сторонам. Они и в самом деле уже добрались до Палаесо Грихальва, темного, окутанного тишиной, словно обитатели давно его покинули, отдав на растерзание проходящим годам. Его била мелкая дрожь, он соскочил с телеги и бросился к проходу, ведущему во двор.
Открыл дверь в ателиерро и помчался вверх, перепрыгивая через две ступени. Распахнул сразу несколько дверей.
Матра эй Фильхо! Вот они стоят в ярком свете, заливающем комнату, девять болванов и старый Кабрал, с таким видом, словно кот поймал мышь, забравшуюся в горшок со сливками. И, конечно же, среди них нет Сааведры. Они заманили его в ловушку.
А у них за спинами он разглядел огромную доску. Он мгновенно ее узнал, хотя и не видел, что там нарисовано. Он почувствовал свою работу, свои заклинания, свою кровь, и слезы, и семя, и слюну, которые смешались с красками, проникли в дубовую панель, навсегда наложили печать на тайное тза'абское колдовство, Аль-Фансихирро.
Он прошел вперед по деревянному полу. И замер на месте.
Ноги больше его не слушались.
В следующее мгновение он сообразил, что на полу начертано заклинание. Какой же он идиот — сам, добровольно, попался в их западню, вошел в тайный, заколдованный круг, очерченный волшебными значками, которые уже сковали ему ноги, не давали пошевелиться. Он и представить себе не мог, что они настолько хитры. А может быть, и это тоже придумала Элейна?
Ослепленный яростью, он помахал в воздухе запиской и проревел:
— Кто это сделал? Который из вас? Зачем вы украли мою картину?
— Это сделала я. — Она выступила из-за их спин: копна волнистых волос, ясные серые глаза. — Я поступлю так, как они мне скажут, — произнесла она слова, которые он уже давно забыл, слова, обвинявшие его в преступлении. Ее голос.
Пресвятая Матра! Ее так долго не звучавший голос.
Она снова его процитировала:
— “Я отдам им Пейнтраддо Чиеву, только он не будет настоящим. А этот я сохраню у себя. Запру ненадежнее. И только ты и я будем знать правду”. — Ее лицо не изменилось, но сама она стала жестче, злее. — Я тебя знаю, Сарио. Я знаю, что это ты.
— Ведра. — Ее имя у него на губах. Словно первые мазки, сделанные рукой, насильно лишенной кисти на многие годы. Как тяжело! Но это и в самом деле она. Прекрасная Сааведра. — Я лишь ждал, когда придет время. А потом собирался отпустить тебя. — Он не сделал ни единого движения, чтобы прикоснуться к ней. Еще не сделал. — Слишком рано. Кто сотворил это? Я должен был выпустить тебя на свободу!
125 
