Лёгкий, ненавязчивый романчик 
64 
Сарио узнал руку художника. Он досконально изучил ее картины и зарисовки за месяц, проведенный в Палассо Грихальва после возвращения из Гхийаса. Ему так и не удалось с ней поговорить, если не считать единственного раза, на площади перед собором, когда им помешала взбунтовавшаяся чернь.
Он положил одну листовку, взял другую. На этой был изображен Парламент, собравшийся в Палассо Юстиссиа.
Элейна Грихальва иллюстрирует подстрекательские листовки либертистов. Как такое могло произойти? Родители и дядя отправили ее в Чассериайо и решили, что она должна стать любовницей наследника.
На третьей картинке Сарио увидел семью оборванцев, умоляющих подать им хоть что-нибудь. Они стоят под огромным освещенным окном дворца, где проходит грандиозный пир. Слишком грубо и сентиментально — с точки зрения Сарио. Неужели Элейна думает, что если Парламент снова соберется, то бедняки, словно по мановению волшебной палочки, исчезнут? В большинстве его жизней Парламент действовал — в той или иной форме. Его запретили только… В чьем же теле он тогда был? А, вспомнил — во времена Этторо, когда Великим герцогом был Арриго II. Парламент заботился о своих членах, а его членами никогда — это Сарио знал наверняка — не становились простолюдины без гроша за душой. Нищие существовали и будут всегда существовать в мире, где за порядком следит Матра. Он не испытывал к ним никакой симпатии, хотя изможденное лицо голодного ребенка было прорисовано так умело, что даже в его сердце шевельнулось нечто похожее на сострадание. В соседней комнате послышались шаги и смех.
Сарио засунул листовки под книгу и распахнул дверь, ведущую в главное помещение лавки. Внутри собралось много посетителей, очевидно, покупали вино и пиво, готовились к наступающему празднику. Раньше священные праздники отмечались более торжественно. Теперь же у Сарио возникло ощущение, что они стали очередным поводом напиваться в течение четырех дней. Эйха!
Жена Оливиано и четверо их сыновей стояли за прилавком, занимались с покупателями; сам хозяин устроился за маленьким столиком и спорил о чем-то с молодым человеком — судя по перепачканным чернилами пальцам, новым служащим. Юноша показался Сарио знакомь™, но он никак не мог вспомнить, где его видел. За бесконечные годы лица людей перемешались в его памяти; нос, чуть приподнятая бровь, подбородок с ямочкой могли вызвать образ другого лица совсем из других времен — они сливались в единое целое, теряли свое первоначальное значение и превращались в очередной эскиз из далекого прошлого. Случайные встречи, “Договоры”, любовницы, исторические события, великие перевороты становились размытой, незаконченной картиной, на которой лишь отдельные детали оказывались яркими и впечатляющими. Только его портрет Сааведры оставался для него таким же наполненным жизнью, как в те дни, когда он касался полотна кистью.
Дверь на улицу открылась, вошла женщина, волосы прикрыты вдовьей шалью, сбросила шаль на плечи, и Сарио увидел копну великолепных черных волос. Служащий поднял голову; они с женщиной обменялись многозначительными, как показалось Сарио, взглядами.
В следующее мгновение он ее узнал.
Элейна Грихальва! Не в теплых объятиях дона Эдоарда и не за надежными стенами Палассо Грихальва. О чем думают ее родители? Элейна, конечно, вдова, но она молода, привлекательна и — что важнее всего — обладает талантом, который он намеревался развить. Ей ни в коем случае нельзя позволять бродить по улицам Мейа-Суэрты.
Дверь снова открылась, внутрь ворвался запах сырости и звон колокольчика, оповещающего: “Комендантский час! Комендантский час!"
Посетители начали поспешно расходиться, приглушенными голосами жалуясь на комендантский час, установленный десять дней назад начальником городской стражи. Служащий получил деньги — зная Оливиано, Сарио был уверен, что тот заплатил меньше, чем стоила работа, — и поднялся. Они с Элейной Грихальва ушли вместе.
Сарио последовал за ними.
Он старался держаться в тени, как, впрочем, и они тоже. Сарио предполагал, что парочка переберется через сокало Грандо и отправится дальше, но они остановились возле Катедраль Имагос Брийантос. Было холодно, ни единый звук не нарушал тишину; дождь прекратился. Но комендантский час окутал мрачными тенями город, готовящийся к Пенитенссии.
Мужчина зажег фонарь. Моронно! Свет обязательно привлечет к ним внимание стражников.
64 
