Лёгкий, ненавязчивый романчик 
74 
— Не надо ни о чем жалеть, Элейна. Ты всегда обладала даром рисовать мир правдиво. Тебе не следует останавливаться теперь. — Он встал, положил бледную руку ей на плечо и прошептал на ухо:
— Я вернусь и принесу кое-какие флаконы. Чтобы защитить тебя, если смогу. Ты знаешь, что мы должны сделать. Если, конечно, ты мне веришь.
Отдать ему кровь и слезы. И оказаться во власти, которую имеют его кровь и его руки. Элейна пристально посмотрела ему в глаза: ее маленький Агустин, за которым она ухаживала, когда он кашлял; многочисленные болезни превратили его в очень хрупкий инструмент судьбы. Однако за детской внешностью скрывался мужчина.
— Конечно, я тебе верю. Я дам все, что потребуется. Послышался стук в дверь.
— Агустин!
Элейне ужасно не хотелось, чтобы он уходил.
— А что, если они не разрешат тебе навещать меня? — спросила она.
Они нарисуют ее покорность, но покорность — чему? Она содрогнулась.
Агустин поцеловал ее в щеку.
— Мы можем поступить так же, как в Чассериайо. Они не помешают нам общаться. Я тебе обещаю.
Дверь за ним захлопнулась, и ключ повернулся в замке.
* * *
На следующий день ей принесли бумагу, ручку и мел, но красок не дали. Пришли Святые Дни, и она в одиночестве ждала, пока закончится Диа Сола. Элейна рисовала ушедших, тех, кого она потеряла. Лейлу, своего друга и кузена Аллерио, Фелиппо, мертворожденного ребенка, младших близнецов — своих братьев, Северина, сыновей Лейлы. Все они умерли, но она их помнила. А вечером — наконец-то — к ней вместе со слугой, приносящим ужин, пришел Агустин. Он был бледен и сердит.
— Они запретили тебе навещать меня, — угадала она.
— Это сделал сам Андрее. — Агустин кивнул слуге, тот оставил поднос с ужином на столе и вышел в коридор, чтобы стеречь их, хотя и закрыл за собой дверь на ключ. — Я ненавижу их! Ненавижу за то, что они пытаются управлять мною!
— Мы нарисуем это, — она показала на угол комнаты, — и ты будешь посылать мне письма.
— Но ты не сможешь отвечать мне, если только не воспользуешься помощью слуг.
Она покачала головой.
— Это слишком рискованно.
Элейна стала шагать из одного конца комнаты в другой, это помогало ей думать.
— Ты в состоянии сделать так, чтобы на моем столе возникло письмо. Ты можешь слушать через рисунок. Тогда почему, — она нахмурилась, глядя на прекрасную картину Кабрала: Великая герцогиня Мечелла стояла перед рассыпанными у ее ног белыми ирисами, символизирующими Любовь, — почему я не могу говорить с тобой через написанную кровью картину, если у каждого из нас будет по совершенно одинаковому рисунку?
— В Фолио об этом ничего не сказано.
— А может быть, Фолио знает не про все на свете! — воскликнула Элейна, теряя терпение. — Эйха! Неужели все, кто обладает Даром, такие твердолобые? — Она вскинула вверх руки. — Ты можешь меня слышать через одну волшебную картину. А как насчет двух?
Агустин обдумывал слова сестры: он округлил глаза и начал покусывать пальцы, но вдруг спохватился, опустил голову.
— Две волшебные картины; в двух местах, соединенные друг с другом. Мне нужно подумать, Элейнита. — Затем он не выдержал и рассмеялся. — Это тебе следовало иметь Дар. Ты бы моментально стала Премиа Сорейа.
Слуга просунул в дверь голову.
— Мастер Агустин, я больше не могу ждать…
— Да, — нетерпеливо отозвался юноша.
Он быстро поцеловал Элейну и убежал, полностью захваченный мыслями о новом эксперименте.
Элейна села за стол и подробно нарисовала все четыре угла своей комнаты.
На следующий день наступил Херба эй Ферро. Снова появился Агустин — на этот раз он принес незаконченный портрет Элейны, сделанный акварельными красками, — и снова слуга остался на страже у двери.
— Я принес линцет, — сказал Агустин, — и флаконы, в которые нужно собрать твою кровь, слезы и слюну. Ты доверишься мне?
— Конечно! — Она незаметно протянула ему четыре лучших рисунка своей комнаты. — Вот что я успела сделать.
Августин прикусил палец. На нем сегодня был серый строгий сюртук и жилет с черной окантовкой, подходящий для Пенитенссии. Сама Элейна была в платье с высокой талией, которое привезла с собой, а ее служанка пришила к нему черные ленточки.
— О чем ты думаешь? — встревоженно спросила Элейна, глядя на Агустина.
Он немного замялся, а потом подошел к мольберту, где стоял ее портрет.
74 
