очень нудно 
51 
— Бросьте, Данглар. Мордан мешает расследованию? Мордан хочет меня устранить? Ни за что не поверю. Да и зачем ему это?
— Вы можете узнать истину. А такая перспектива кое-кого не устраивает.
— Кого? Мордана?
— Нет. Кого-то наверху.
Адамберг посмотрел на палец Данглара, указывающий на потолок: майор намекал на круг лиц, обладающих властью, который он обозначал словом «наверху», хотя в данном случае мог бы с тем же успехом сказать «внизу», в глубоком, скрытом от глаз подземелье.
— Кто-то наверху, — продолжал Данглар, все еще указывая пальцем на потолок, — не заинтересован в том, чтобы убийство в Гарше было раскрыто. И в том, чтобы вы работали у нас.
— А Мордан ему помогает? Быть такого не может.
— Очень даже может — с тех пор как его дочь оказалась в руках правосудия. Этим людям там, наверху, ничего не стоит замять дело об убийстве. Мордан заключил с ними сделку: он дает им возможность вывести вас из игры, а они за это освобождают его дочь. Не забывайте, через две недели будет предварительное слушание по ее делу.
Адамберг щелкнул языком.
— Это не в его характере.
— При чем тут характер, когда твой ребенок в опасности? Вам этого не понять, ведь у вас нет детей.
— Не начинайте, Данглар.
— Я хотел сказать, нет ребенка, которым бы вы занимались всерьез, — сухо сказал Данглар, возвращаясь к их всегдашнему спору, к их давнему противостоянию. По одну сторону фронта был Данглар, стремившийся защитить Камиллу и ее ребенка от бурной, полной превратностей жизни, которую вел Адамберг. С другой стороны был сам Адамберг, живший по своей воле и, по мнению Данглара, подвергавший слишком большой опасности близких ему людей.
— Я занимаюсь Томом, — возразил Адамберг, и его кулаки сжались. — Я сижу с ним, вожу его на прогулки, рассказываю ему разные истории.
— Где он сейчас?
— Это вас не касается, и отстаньте от меня. Он на отдыхе, с матерью.
— Да, но где?
Над двумя мужчинами, над грязным столом, пустыми стаканами, измятыми газетами с фотографией убийцы нависла гнетущая тишина. Адамберг пытался вспомнить, куда Камилла в этот раз поехала с малышом. Куда-то на вольный воздух, это точно. К морю — в этом он был уверен. Скорее всего, в Нормандию. Он звонил им два раза в неделю, у них все было в порядке.
— В Нормандии, — сказал Адамберг.
— В Бретани, — возразил Данглар. — В Канкале.
Если бы Адамберг был Эмилем, он бы сейчас расквасил Данглару физиономию. Он мысленно видел эту сцену, и она ему нравилась. Однако он ограничился тем, что встал с места.
— То, что вы подумали о Мордане, майор, просто мерзость.
— Если человек хочет спасти свою дочь, это никакая не мерзость.
— Я хотел сказать: мерзость — это ваши мысли. То, что у вас в голове.
— Еще бы. Конечно, это мерзость.
XIX
В кафе, как вихрь, ворвался Ламар:
— Срочное дело, комиссар. На проводе — Вена.
Адамберг непонимающе взглянул на подчиненного. Врожденная робость мешала бригадиру Ламару изъясняться четко и внятно: обычно он не решался докладывать о чем бы то ни было своими словами, а всегда читал по бумажке.
— Какая вена, Ламар? На каком проводе?
— Город Вена. На проводе — Тальберг, вторая половина фамилии как у вас, а еще был такой композитор.
— Да, — подтвердил Данглар, — Сигизмунд Тальберг, австрийский композитор, тысяча восемьсот двенадцать — тысяча восемьсот семьдесят один.
— Этот Тальберг говорит, он не композитор. Он — комиссар.
— Комиссар из Вены? Так бы сразу и сказали, Ламар.
Адамберг вышел из бара и последовал за бригадиром. Они перешли на другую сторону улицы.
— И что ему нужно, этому венскому полицейскому?
— Я не спросил, комиссар, он хочет говорить только с вами. Скажите, — поинтересовался Ламар, оглянувшись назад, — почему кафе называется «Партия в кости», ведь тут в них никто не играет, даже стола для этого нет?
— А почему вон то заведение называется «Кафе философов», хотя внутри не видно ни одного философа?
— Но это не ответ, а только еще один вопрос.
— Так часто бывает в жизни, бригадир.
Комиссар Тальберг попросил организовать видеоконференцию. Адамберг уселся за стол в зале спецтехники; во всем, что касалось технической стороны дела, он выполнял указания Фруасси. Жюстен, Эсталер, Ламар и Данглар сгрудились за его стулом. Возможно, тут сыграло роль упоминание об австрийском композиторе-романтике, но Адамбергу подумалось, что человек, появившийся на экране, в середине позапрошлого столетия считался бы красавцем: тонкое, с правильными чертами, слегка болезненное лицо, необычность которого подчеркивали высокий воротник рубашки и ореол белокурых волос, уложенных аккуратными колечками.
51 
