105 
Всадники сближались, дробя копытами растекающийся по поверхности реки снежок. Какое зрелище! Такого не сможет заменить никакая вечность…
— Давай, давай, — боярин уже и сам верил, что это именно он решил немного встряхнуть ордынцев, прежде чем вернуться к государеву человеку с важной вестью. Один хороший удар рогатины в щель остроклювого шлема — и можно уходить. — Давай!
Но когда двух воинов разделяли уже считанные шаги, обычная рыбацкая лошадка, привыкшая таскать только тяжелые телеги и мокрые сети, внезапно испугалась предстоящего столкновения и, не слушаясь поводов, попыталась повернуть. Кони столкнулись, одновременно рухнув на снег, а с них кубарем полетели на землю и оба рыцаря, рухнув на спины всего в паре шагов друг от друга.
И вот тут барон фон Кетсенворд впервые узнал, чем отличается русский пластинчатый доспех от жесткой европейской кирасы. Пока он судорожно дергался в своем сплошном панцире, одетый в колонтарь боярин изогнулся, повернулся на бок, потом встал на четвереньки и, наконец, выпрямился во весь рост.
— Господь, заступник наш, — начал молиться барон, — вседержитель наш всемилостивый. Спаси, помилуй и сохрани…
Обнаживший саблю язычник без особых раздумий на всю длину вогнал ее под латную юбку лежащего врага — к нему уже приближался еще один рыцарь, занося над головой обнаженный меч.
— Х-ха! — опустился клинок, но Ероша успел рвануться вперед, предоставив лезвию бессильно черкануть по пластинам спины, а сам снизу вверх полосонул саблей по открывшейся щели под мышкой вскинутой руки.
Ливонец болезненно вскрикнул, и боярин отбежал к коню:
— Манец, Манец, вставай!
Но жеребец бессильно бился на льду, и все, чего мог сделать боярин — это подобрать выроненный при столкновении щит.
— Да убейте же его! — не выдержал кавалер Иван.
Стоящие по сторонам крестоносцы двинулись вперед, опуская копья, и сбоку к ним пристроился ливонский рыцарь. Боярин Ероша ждал, поигрывая саблей — не в таких переделках бывал. Копья приближались, нацеленные в грудь, туда, где бьется горячее сильное сердце.
— Ну! — одно копье он отвел щитом, второе саблей толкнул себе над головой, но третье пробило живот и вошло в него почти на всю длину.
— Отец!
Разумеется, демон Тьмы мог заставить двух смертных по очереди подъехать к епископу, слезть с коней, опуститься на колени и отдать свое оружие — но ведь никто не давал ему такого приказа! Ему приказали остановить — он это сделал. И если есть возможность побаловать себя красивым зрелищем, то почему бы этого не сделать?
С рогатиной на тройку рыцарей мчался только один язычник, второй скакал, просто прикрываясь мечом.
— Покажем им, на кого они желают напасть, господа? — предложил рыцарь, оставивший свое копье в мертвом русиче, и обнажил меч. — Вперед, братья!
Восемнадцатилетний сын боярина Ероши еще не был настолько уверен в своем мастерстве, чтобы метить в сочленения доспехов или смотровую щель шлема — а потому он просто опустил рогатину, и на всем ходу направил ее в грудь рыцарского коня, одновременно пытаясь уклониться от направленного в грудь немецкого наконечника. Ланцевидная рогатина без труда пробила конный доспех, погрузившись глубоко в тело — но и рыцарский лэнс нашел свою цель, насквозь пробив щит, усиленный металлическими пластинами тегиляй, и грудь воина.
А вот старший сын неполных двадцати двух годов в своем умении не сомневался: сбив щитом рыцарский лэнс в сторону, он взмахнул кистенём, и к тому мигу, когда всадники сблизились, шипастый многогранник обрушился немцу точно на плечо. Обратным движением боярин метнул его второму рыцарю в бок, после чего, уже не особо торопясь, подъехал к третьему, распластавшемуся возле убитого коня ворогу, и со всего маха его добил.
— Разрешите мне, господин кавалер! — какой-то епископский дворянин, опустив копье, начал разгон.
— Здесь не турнир! — сын Кетлера взмахнул латной перчаткой, разрешая общую атаку. — Просто уничтожьте его!
Но дворянин уже почти столкнулся с язычником — ливонец зашел справа от него, лишая возможности действовать щитом, и русич, осознавая неизбежность смерти, бросил бесполезную деревяшку и намотал на руку повод, также разгоняя жеребца.
— Есть! — граненый наконечник лэнса впился язычнику в грудь, чуть выше прикрывающего живот зерцала, вонзился почти по самую рукоять. Но тут боярин, почти уже убитый, в последний раз взмахнул кистенем, и опустил его прямо на шлем ливонца.
105 
