очень нудно 
67 
И тут Радул, наклонившись, подхватил лавку и взмахнул ею, пропоров чуть не половину горницы. Послышался глухой удар, потом удар о стенку, накренилась и упала лавка, что стояла у двери. Мужчины одновременно кинулись туда, ощупывая пол. Нашли спину, руки — немедленно завели их за спину, скрутили веревкой от одного из вьюков. Перевернули невидимого пленника. Олег содрал с себя изрезанную, а потому безнадежно испорченную рубаху, старательно запихал колдуну в рот, сколько влезло. Затем чародею связали ноги.
— Вот… Электрическая сила… — Ведун осмотрел на себе новые кровавые потеки. — Надеюсь, порошка хватит.
— Я сейчас! — спохватилась Пробрана, кинулась к нему, уложила на спину. Принесла откуда-то тряпицу, начала обтирать кровь, одновременно присыпая порезы из кисета со снадобьем.
— Если не хватит, паутину с окон обдери, — посоветовал ведун. — Она тоже бактерицидная. То есть раны хорошо заживляет.
— Смотри, появляется! — Олег повернул голову к пленнику, где висела в воздухе забитая в рот тряпка, но, оказывается, боярин говорил про оброненный на пол меч. — Расспросить бы его, а, ведун? Кто такой, откель взялся?
— Не надо, — покачал головой Середин. — Вытащишь кляп — заклинание скажет. Развяжешь руки — может знак ритуальный сотворить. Ноги распутать… Кто его знает, какому чародейству он обучен? Лучше не рисковать. Голову отрезать — и то не к добру может оказаться. Будет потом дух его за нами бродить и пакости строить. Ну его, лучше ничего не делать. Хватит нам приключений от этого деятеля.
— Дык, интересно же, — не согласился боярин. — Чего он привязался?
— А я, кажется, догадался, — прислушиваясь к прикосновениям холодных пальцев Пребраны, сказал Олег. — Как сегодня он нам глаза отвел, так и догадался. Помнишь, когда у нас неприятности начались? После того, как Опочку проехали. Заметь, мы там тоже кое с кем столкнулись, кто глаза умел отводить. Ты там побил многих, да не всех. Я думаю, что как раз колдун и уцелел. С болота своего выбрался и решил отомстить.
— А ведь верно! — вскинулся боярин. — Мы опосля в усадьбе застряли. Так он и догнать нас смог, и обогнать. И на дороге, верно, его сотоварищи уцелевшие посечь нас пытались. Вот оно, стало быть, как… Однако же, что нам теперича делать? Посаднику сдать — заворожит, убежит, опять месть свою затеет. Развязать нельзя, зарезать тоже. Че делать-то станем, ведун?
— Ничего, — закрыв глаза, вздохнул Середин. — Вообще ничего. Оставим, как есть.
Следующим днем, на полдороги в Чернигов, путники свернули в лес и на одном из холмов, в плотной глинистой земле, вырыли яму в полтора человеческих роста глубиной. Осторожно опустили туда все еще невидимого пленника, сверху яму закрыли жердями из растущих в низине тонких березок, присыпали всё землей и аккуратно прикрыли дерном.
— Живи, колдун, — сказал над получившейся усыпальницей прощальное слово Олег, после чего путники снова выехали на проезжую дорогу.
— Нехорошо как-то, — покачала головой Пребрана. — Не по-людски. Получается, живьем замуровали человека.
— То не человек, — поправил ее боярин Радул. — Люди путников невинных не губят, чужое добро не отнимают. Не ведут себя так люди. А коли он не человек, то и душу смущать нечего. Как жил, так и упокоился. Забудь.
Заехать в Чернигов боярин не дал, свернул на объездную дорогу, махнув в сторону стольного города рукой:
— Чего там не видели? Завтра в Киеве будем! Вот это град, всем городам город. В одном святилище больше людей, нежели в Чернигове. Гимны богам поют, благовония жгут, подарки приносят. Что ни день, а у кого-то праздник. Оттого на улицах завсегда веселье. На перекрестьях идолы богов главных стоят, удачу и радость приносят. Стража, что у ворот караул держит, богаче иных князей одета. Любой боярин за честь в том карауле встать считает. В детинце великокняжеском пиры шумят, на них каженный день все бояре и князья окрестные сбираются. Сами пьют-едят, князю здравицы кричат. И мы на том пиру будем, то я вам, други, точно обещаю! На Днепре у города стольного, как зимой от парусов ладей русских и греческих, бело, причалы на две версты вдоль берега вытянуты. Дороги все в Киеве дубом мореным вымощены, стены белокаменны, башни иной усадьбы в ширину больше будут. Ворот одних в Киеве аж двенадцать штук, по четыре на каждую сторону света…
— Если на каждую, то шестнадцать должно быть, — скромно отметил Середин.
67 
