очень нудно 
37 
Олег ощутил, как его внутренности дрогнули, отзываясь на призыв, дернулись вверх, вниз, потянулись вперед. С большим трудом он удержал тошноту и не позволил телу сдвинуться вперед ни на шаг. А может, и не он — может, это знание Творимирово помогло. Ведун сейчас уже не очень понимал, где его мастерство и магия, а где тайные знания мельника. Хотя… Мертвецов пытать их Ворон учил, это точно.
— Свояк… — хихикнула мавка, довольная произведенным впечатлением, и кивнула на болото. — Забирай половца, свояк. Твой. И уговор не забудь. Я обмана не люблю.
— Не забуду…
Середин, щурясь в темноту, двинулся в указанном направлении. Поначалу он ничего не замечал, но вскоре шелест травы подсказал ему нужное место. Утопленник в раздувшейся кожаной куртке, буро-зеленый, истекающий слизью, упрямо двигался на зов хозяйки. А поскольку встать он не мог, то полз, извиваясь и чавкая, словно огромный дождевой червяк.
— Вот мерзость! — передернуло Олега. Но деваться было некуда…
Он наскоро нарвал травы, прихватил ее в левую руку, потом выдернул топор и со всего замаха, словно колол дрова, опустил его утопленнику на шею. Голова, словно поджатая пружинкой, прыгнула вперед. Ведун остановил ее ногой, потом левой рукой взял за волосы. Тело между тем продолжало старательно ползти вперед и остановилось только метра через два. Да и то, наверное, потому, что больше не слышало зова хозяйки — мавка с берега ручья куда-то исчезла.
Возвращаться к воротам было бесполезно: ночь явно вступила в свои права, а в такое время ни своих, ни чужих в селения пускать не принято. Однако Середин, преисполненный непонятной уверенности, подошел к уходящему в болото краю частокола, два раза обмахнул тину, сотворив нечто, похожее на крестное знамение, проговорил:
— Вам дом, мне крыша, вам стены, мне дорога, не на час, не на день, а на одну минуточку… — и быстро обогнул препятствие прямо по мягко проседающей зыби. Тут же кинул отрубленную голову в оставшееся с утра кострище: таскать в руках этакую пакость дольше крайней необходимости ему не хотелось.
От ссыпанных за кузней поленьев он нащипал десятка два лучин. Одну вколотил в кострище и насадил на нее голову, остальные разложил вокруг, сверху добавил обычные поленья. На земле лезвием топора начертал человеческий силуэт, принес с берега влажной глины, выложил фигурку с двумя руками и ногами таким образом, чтобы головой куклы оказалась настоящая. Усмехнулся: в свое время помучил он старика Ворона, пытаясь понять, почему голову у мертвеца отрубать надо, а не прямо с телом обряд проводить. И только теперь, впервые используя заклятие на практике, сообразил: дело не только в том, что тело уже мертво и ничего не чувствует, а в том, что возиться с разлагающейся плотью — удовольствие заметно ниже среднего. Раз можно обойтись одной головой — значит, лучше так и поступить. А глиняное у мертвеца тело или натуральное — заклятию всё равно.
Олег сходил в дом, опоясался саблей, взял кружку воды и ломоть хлеба, предупредил Людмилу и детей, чтобы к кузне до его возвращения не подходили. Они не удивились: Беляш, как всякий кузнец, тоже наверняка время от времени проводил разные обряды. Середин запалил от огня в доме лучинку, осторожно вынес ее на улицу и подпалил тонкие щепочки, лежавшие нижними в кострище. Чашку с водой поставил рядом с глиняной фигуркой, накрыл хлебом. Затем заглянул в сарай, принес охапку хвороста, приготовленного хозяйкой для растопки. Очертил вокруг костра широкий круг, присыпав его из поясной сумки заговоренной солью с растертым можжевельником — чтобы мертвец не вырвался, — шагнул внутрь и уселся по-турецки, положив руки на колени открытыми ладонями вверх. Сосредоточился, изгоняя из сознания посторонние мысли.
Перебравшись со щепок на поленья, огонь повеселел, с потрескиванием вырастая вокруг мертвой головы в пламенеющий круг. Олег набрал из сумки еще щепоть заговоренной соли, круговым движением метнул в костер. Тот затрещал, разбрасывая алые искры, а ведун негромко заговорил:
— Защити, соль треравная, живых от мертвых, мертвых от живых. Открой врата моровые, осуши реку пламенную. Дай тлену земному теплом жизни согреться, небо увидеть, землю потоптать, хлеба поесть, воды испить. Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой. От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных, от веревок с рук, от веревок с ног, от ладанки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи. С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызову. — Он метнул в пламя еще одну щепоть соли. — Иди сюда, сын земной. Вернись в свое тело, в свой живот, в свою волю. Тебе послан волей богов радость вернуть, воздух вдохнуть, хлебом накормить, водой напоить. Сюда, сюда… Из земли сырой, из воды холодной, из праха костра, из живого куста. Иди ко мне, хозяин плоти, прими новую жизнь, новую волю, новую радость. Иди!!!
37 
