очень нудно 
31 
Как руководитель Биллингс больше мешал, чем приносил пользу. Мало того, сохранилось письмо Баранова с жалобами на то, что англичанин подстрекал алеутов к нападениям на ше-лиховцев. Темная была лошадка…
Главные труды выволок на себе Сарычев. Вот только и Биллингс, и Сарычев с совершеннейшим пренебрежением отнеслись к интереснейшему человеку, Николаю Дауркину…
Даже иные современные академики, пренебрежительно отказывая Дауркину в заслугах, называют его «толмачом». Мол, крутился возле настоящих исследователей мелкий переводчик, толмачил того-сего, что о нем вспоминать…
Меж тем крещеный чукча Дауркин был не «толмачом», а именно что настоящим казаком, в этом качестве и числившимся в списках гарнизона Анадырского острога. Именно он у берегов Чукотки встречался с аляскинскими эскимосами, собирал у них сведения об Америке, именно он составил в 1765 г. карту, где задолго до Кука — и до русских картографов — обозначил «мыс Принца Уэльского» как «Землю Кыгмын». Сарычев его использовал позже как простого проводника, со всей офицерской спесью игнорируя сообщаемые Дауркиным сведения. Вновь сработал тот же механизм — провинциал без чинов, званий и образования не должен был заслонять своей скромной персоной важных господ в эполетах и с государевым предписанием…
В июне 1791 г. Дауркин с казачьим сотником Кобелевым по своему собственному почину отправились на байдаре из Чукотки на Аляску, побывали на ее побережье, на прилегающих островах. Сохранились и отчет Кобелева, и письмо Дауркина, за неимением бумаги составленное на моржовом бивне. Это — первое документированное плавание российских подданных через Берингов пролив на Аляску. Но именно о нем Сарычев в своих отчетах умолчал напрочь, хотя осведомлен был прекрасно — то ли спесь сработала, то ли элементарная человеческая зависть…
Вернемся к Шелихову. Действовал он во всех своих начинаниях решительно — такой уж был человек. Еще в Иркутске, не вытерпев вымогательств и наглости местного чиновника, сержанта Повалишина, без колебаний дал ему в рожу. Сержант моментально подал кляузу, обвиняя Шелихова в «покушении на достоинство дворянина» — поскольку был как раз благородного происхождения и ужасно оскорбился, что простой «купчишка» дерзнул залезть ему в личность. Дело согласно тогдашним законам могло кончиться для Шелихова скверно — но местный губернатор его замял: очень уж худая слава тянулась за сержантом, брат коего, прапорщик, только что угодил под стражу «за засечение до смерти тунгузского князька»…
В феврале 1788 г. Шелихов и Голиков прибыли в Санкт-Петербург, где предложили проект создания мощной монопольной компании, которая, по их замыслу, сможет «завести торговлю с Японией, Китаем, Кореею, Индией, Филиппинскими и прочими островами, по Америке же с гишпанцами и американцами». В обширной «Записке», полностью поддержанной иркутским и колыванским генерал-губернатором Якоби, Шелихов предлагал обширный план преобразований: послать на Аляску до ста «мастеровых людей» и военных, двух православных священников и дьякона. Предполагалось выкупать у местных племен рабов и использовать «для пользы к отечеству», а для туземных детей заводить школы. У государства просили ссуду — сначала в 500 тысяч рублей, потом в 200 тысяч, с рассрочкой на 20 лет.
В проектах компаньонов не было ни капли утопии — все, что ими было задумано, впоследствии осуществлялось, и довольно успешно. Но…
Проекты Шелихова получили поддержку в Коммерц-колле-гии, тогдашнем министерстве экономики. Ими заинтересовались крупные государственные деятели: сенатор граф А. Р. Воронцов, сын знаменитого фельдмаршала граф И. Э. Миних (оба в разное время возглавляли Коммерц-коллегию). Подключился и Совет при высочайшем дворе, который рекомендовал взять эту сумму из средств Тобольской казенной палаты, а Шелихову с Голиковым, в знак их заслуг перед империей, присвоить гражданские чины.
Однако все эти предложения и проекты встретили самый резкий отпор императрицы Екатерины. Самый резкий. Умнейшая государыня, сделавшая немало для процветания и возвеличивания России, отчего-то отнеслась к американским проектам откровенно враждебно. О займе она высказалась вовсе уж насмешливо:
«Это получится, как в той истории про слона, коего некий господин брался за тридцать лет выучить танцевать для царя — за немаленькие деньги. За тридцать лет кто-нибудь да обязательно помрет, или царь, или учитель танцев, или сам слон…»
31 
