114 
"С чего это он плачется?" – встревожился Клевахин. Он настолько хорошо изучил бывшего своего стажера, что казалось мог даже читать его мысли. Бузыкин обладал поистине иезуитским складом характера, и стать настоящим Торквемадой[27] ему мешали всего два фактора – необузданная вспыльчивость и отсутствие в черепушке стоящих мозгов. На своем уровне он крутился, как уж, умудряясь проскальзывать в игольное ушко, но стоило ему сделать попытку забраться на более высокую ступень, как тут же со всех сторон раздавалось классическое: "А король-то гол!" Бузыкин горел на том, что не учитывал единственного – к главной кормушке приближают либо очень счастливых, либо действительно умных; конечно, с поправкой на личную преданность. Из-за постоянных срывов в деле дальнейшего продвижения по служебной лестнице полковник все больше наливался желчью и отыгрывался на подчиненных, с мстительным упоением истребляя в своем ведомстве всех толковых и инакомыслящих.
И сейчас Бузыкин явно переигрывал. Он изображал уставшего от каждодневных многотрудных забот отцакомандира, беседующего на биваке с одним из своих храбрецов-гусаров.
– Да, тяжело… – индифферентно покивал головой Клевахин.
Полковник не смог выдержать до конца явно не свойственную ему роль и со злобным подозрением посмотрел на Клевахина. Но майор с грустной миной на лице представлял собой именно то, что Бузыкин хотел в нем видеть – потрепанного жизнью неудачника, смирившегося со своим подчиненным положением.
Тем более, что внешность его визави вполне располагала к таким выводам: вчерашнее приключение в Красном Пахаре плюс ночные страдания на голой раскладушке и двухдневная щетина на щеках внешне состарили Клевахина как минимум на пять лет.
– Вот поэтому передай "кладбищенское" дело Берендееву и подключайся к Никольскому, – совершенно непоследовательно закончил свои упражнения в лицедействе Бузыкин. – Опять надавили сверху, даже прислали кого-то из главного управления…
Полковник продолжал говорить, но Клевахин почти его не слушал. Стараясь сохранять прежний сонный вид, он лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию.
Подполковник Никольский, зам Бузыкина, расследовал убийство депутата, бывшего диссидента, а затем известного политического деятеля. Оно имело большой резонанс, потому поначалу в бой бросили лучших сыщиков города. Но по истечении года выяснилось, что политикой там и не пахнет, а имеет место обычная уголовная история с гоп-стопом – депутат вез с собой большую сумму денег, чтобы оплатить расходы по предвыборной кампании, и кто-то из его добровольных помощников предпочел борьбе за идею всеобщей справедливости и подлинной демократии совершенно тривиальные зеленые бумажки с изображением американских президентов.
Сотрудники специально созданной в пожарном порядке группы, спецы достаточно высокой квалификации, мотив убийства уловили сразу и отнеслись к нему с пониманием, но дальше этого дело не сдвинулось. Оно превратилось в долгоиграющий "висяк" – это когда сыщики усиленно изображают бурную деятельность, а в конечном итоге занимаются чем угодно, в основном текучкой. Группа постепенно распадалась, но ее время от времени по депутатским запросам подвергали реанимации. И тогда многострадальный Никольский превращался в громоотвод. По нему били все, кому не лень. Подполковник мужественно держал наезды всех вышестоящих и журналистов, напускал густого туману в интервью, намекая на некую секретную информацию, в интересах следствия закрытую для широкой общественности, грозно рубил воздух ладонью перед телекамерами, предупреждая распоясавшихся бандитов, что "вот-вот… и мы вас всех под корень…" – короче говоря, достаточно умело копировал главных действующих лиц центральной власти, обещающих то же самое, но в более глобальных масштабах. По идее, приобщение к группе Никольского автоматически значило вступление в сонм лучших из лучших – элиту уголовного розыска. Но для Клевахина такое "признание" его заслуг перед обществом сулило нечто совершенно иное…
Майора отстраняли от расследования взрывоопасного "кладбищенского" дела. Именно взрывоопасного – это Клевахин теперь знал совершенно точно. Отстраняли грубо, бесцеремонно, но все же не без определенной лакировки. Что было еще хуже по возможным последствиям – те, кто дал "добро" на перевод майора в группу Никольского, предполагали (а может и знали), что он владеет определенными сведениями, представляющими опасность для них или тех, кто ими руководил. И предполагая, дали майору понять, что это последнее предупреждение.
114 
