3. Всадники ночной порой

Году в сорок четвертом я разрабатывал немца. Был такой майор. Могу вам сказать только, что служил он в абвере, а вот насчет остального, конкретного, уж простите, помолчу. Иные операции и подписки срока давности не имеют, они насовсем. Не выдавая никаких тайн, можно сказать лишь, что был он не простым военнопленным, мы его собирались использовать кое в каких операциях, к которым он до плена имел прямое отношение. Ну, словом, классика жанра, напрягите воображение и вспомните иные романы еще советского времени…

Майор к тому времени уже немного поплыл, то есть прямого согласия на дальнейшее плодотворное сотрудничество еще на дал, но было ясно, что при неспешной и вдумчивой обработке из него еще выйдет толк в плане полной перевербовки…

Не стоит при слове «обработка» этак многозначительно морщиться. Вы меня неправильно поняли. Его никто и пальцем не трогал. Так подобные дела не делаются. Мы все были профессионалами, и мы, и майор, а профессионала надо обхаживать, как глупую красивую лялечку на пляже в Ялте… Есть ситуации, когда мордобои и угрозы категорически непригодны, более того, вредны…

Как и в том случае. Я с ним работал задушевно, ясно вам? В мою задачу вовсе не входило сделать его коммунистом или хотя бы сочувствующим – нахрен оно нам надо, откровенно говоря? – Я просто-напросто должен был вползти к нему в душу. Расположить его к себе, мягко и ненавязчиво убедить в конце концов, что ничего страшного вроде измены присяге с ним не произойдет – всего-то и делов, что один профессионал, всесторонне оценив непростую жизненную ситуацию, принял решение согласиться с аргументами других профессионалов… Примерно так.

Понимаете? Работа была ювелирная. Я, пожалуй, неудачно привел пример с бабой на пляже. Грамотно раскрутить неуступчивую бабу на койку – задача, конечно, порой нелегкая, но та, что стояла передо мной, была в десять раз труднее. К тому же проиграть я не имел права. Это несговорчивую бабу можно в конце концов послать к черту, плюнуть и переключиться на другой объект, более доступный, а вот в моем случае такое категорически исключалось условиями игры. Если начальство велит в лепешку разбиться, но выполнить поставленную задачу, никакие объяснения в случае неудачи не принимаются.

И, знаете, у меня понемногу стало получаться. На объекте я даже жил с ним в одной комнате, гулял в лесочке. Беседовал главным образом на отвлеченные темы – за жизнь, как говорится. Издаля заходил, понемножку сужал круги… Мы это умели. Нас грамотно учили хорошие учителя…

Так вот, когда мы с ним уже стали беседовать доверительно, он мне однажды рассказал такую историю…

Дело это с ним произошло летом сорок первого, когда они катили вперед в полной уверенности, что этакими вот темпами и на Красную площадь въедут еще до листопада.

Его водитель тогда сбился с дороги, заплутал где-то в лесу. Он ехал на вездеходике с одним только водителем. Особо они тогда не встревожились – ну, победители, мать их, прут почти триумфально – и, когда стало темно, продолжали петлять по лесным дорогам в надежде, что где-нибудь на своих да наткнутся.

Временами останавливались, глушили мотор, прислушивались к ночной тишине – не слышно ли своих? Ночью, в тишине, работающий мотор машины далеко слышно, а уж танк…

Вот во время одной из таких «рекогносцировок» с ними это и произошло.

Он рассказывал подробно. Ночь, говорил, была светлая, со множеством звезд. Луна пошла на ущерб, но от нее еще оставалось не менее чем три четверти. Тишина, говорит, уютная, как будто и нет войны. Ночь, дорога неизвестно куда ведет, двойная колея, и он стоит на дороге, а водитель – чуть поодаль, в машине.

Тут из-за деревьев, из-за поворота показались всадники. Наш майор – он тогда, впрочем, был еще капитаном – сначала нисколечко не встревожился, очень уж спокойно, открыто они ехали, и он поначалу решил, что это немецкая же кавалерия, обрадовался.

И, пока смотрел на них, стал понемногу соображать, что чего-то в открывшемся ему зрелище не хватает. Чего именно, он так и не успел сообразить – разглядел, что кавалеристы-то все, как один, в буденовках…

Самое смешное, что поначалу он даже не испугался, хотя должен был в первую очередь как-то отреагировать на внезапное появление противника. Он просто подумал чисто автоматически, как-то машинально, что зрелище это неправильное. Разведчик он был опытный, хваткий, знающий, моментально увидел у них у всех на груди «разговоры». Знаете, эти разноцветные полосы, нашитые на гимнастерках, на груди, поперек? Вот это в просторечии и есть «разговоры». Немец прекрасно помнил, что буденовки в Красной Армии еще носят, а вот «разговоры» отменены давненько… Так что форма неправильная, такой давно уже нет…

  47