Возврата нет.
До сих пор в ее жизни не было никаких серьезных перемен, поэтому она не понимала смысла такой простой истины, хотя и прочла ее у Лукреция. «Когда вещь меняется и разрушаются ее привычные границы, эта перемена означает гибель того, что было раньше».
В цветущем весеннем саду Бет тихо скорбела о той своей жизни, с которой рассталась навсегда.
Глава 8
Оказавшись в городе, маркиз первым делом направился к Бланш. Она открыла ему дверь и бросилась в его объятия.
— Люсьен, любовь моя!
— Ты знаешь, почему я приехал? — Он вздохнул и зарылся лицом в ее сладко пахнущие волосы.
— Проститься? — Она отстранилась и печально взглянула на него. — Я прочла объявление о твоей помолвке. Она достойна тебя, любовь моя?
— Что ты имеешь в виду? — Он сердито нахмурился.
— Прости, Люсьен. — Она побледнела так, что лицо ее стало одного цвета с ее белым, сшитым по последней моде платьем. —Я не хотела сказать ничего дурного. Если ты привез невесту бог знает откуда, значит, ты ее любишь. Только это и имеет значение.
— Мы больше не будем говорить на эту тему. — Он задумчиво провел рукой по волосам.
— Хорошо, тогда я прикажу подать чай и расскажу тебе все последние сплетни, — проговорила она весело, хотя лицо ее по-прежнему оставалось бледным.
Он сидел за столом напротив нее, рассеянно слушая ее болтовню.
Когда она замолчала, чтобы разлить чай по чашкам, маркиз спросил:
— Скажи, Бланш, как мужчина может убедиться, что женщина невинна?
— Ты имеешь в виду свидетельство ее девственности? — изумленно переспросила она.
— Нет, меня интересует не фактическое свидетельство, а то, как она себя ведет в данной ситуации.
— Не понимаю, зачем мужчине это знать? — пожала плечами Бланш. — Наверное, он может догадаться по тому, явится ли это для нее настоящим шоком.
Маркиз рассмеялся, отставил чашку и притянул Бланш к себе:
— Скажи, моя зимняя роза, тебя может шокировать подобное обстоятельство?
— Ты шокируешь меня сейчас, Люсьен. — Она покраснела. — Ты ведь пришел проститься, не так ли? Ты почти женат.
Он спустил платье с ее плеч и, обнажив грудь, стал покрывать ее поцелуями.
— Это не препятствие для того, чтобы заняться любовью с самой красивой женщиной Лондона. — Он снова поцеловал нежные холмики.
— В последний раз ты говорил — Англии, — поддразнила она его.
— Правда? — Он улыбнулся, совсем как прежде, поднял ее на руки и понес по лестнице наверх. — Я готов признать, что ограничил сферу твоего воздействия. Но ведь сейчас мы в Лондоне?
— Господи, какое наслаждение! — Она изогнулась и прижалась к нему.
Он уложил ее на кровать и распустил ей волосы, густые волны которых полностью скрыли под собой подушку.
— Вот так хорошо, — прошептал он и, склонившись, поцеловал ее в губы.
Спустя некоторое время он убрал с ее влажного лба прилипшие завитки и ласково произнес:
— И все же мы должны проститься, моя любимая.
— Я знаю, любовь моя. — Она погладила его сильное, мускулистое плечо. — Ты не из тех, кто станет содержать любовницу с первого дня брака. Надеюсь, ты вообще никогда не заведешь себе другую любовницу. Мне будет очень тебя не хватать.
— Это льстит моему самолюбию, — улыбнулся он. — Но если захочешь найти мне замену, тебе стоит лишь мигнуть, и весь Лондон упадет к твоим ногам.
— Я хочу кое-что тебе сказать, — проговорила она. — Это касается добродетели. Вряд ли найдется что-нибудь, чего я не знаю о мужчинах и женщинах и чего мне не довелось испытать за свою жизнь. Но ты всегда относился ко мне, как к честной женщине. Добродетель — это требование, которое общество нам предъявляет, зачастую безосновательно. А честь — это то, что находится внутри нас. Только сам человек вправе распорядиться своей честью.
— Я всегда буду благословлять тебя, Бланш! — Глубоко тронутый ее словами, он поцеловал ей руки, а затем начал быстро одеваться.
Через мгновение она осталась в комнате одна и дала волю слезам, которые лились из ее глаз и никак не хотели остановиться.
* * *
Повинуясь внутреннему голосу, Люсьен завернул в клуб «Уайте». Ему не хотелось оставаться в одиночестве, а особняк Белкрейвенов показался ему скучным и пустым без обычной компании друзей. Поэтому он очень обрадовался, когда увидел Кона Сомерфорда, виконта Эмли. Темноволосый юноша хмуро читал «Таймс», а услышав свое имя, поднял голову, и хмурое выражение его лица тут же сменилось улыбкой.