очень нудно 
55 
Когда он вернулся, Рита курила, пощелкивая карминным ногтем по китайской, фарфоровой с серебром, пепельнице. Теперь на ней была другая маска — высокая шея женственно изогнулась, плечи опустились, став разом нервными и хрупкими, бледные запястья, освободившись от рукавов жакета, воплощали женственность и беззащитность. Непроницаемая холодность исчезла совершенно — перед ним была особа романтичная и почти беспомощная, и если бы Марк не знал достоверно, что Рита старше его едва ли не на десяток лет и много искушеннее, то непременно был бы обманут. Однако он был толковым учеником.
— Итак? — Марк опустился в кресло и разлил коньяк. — Я почти заинтригован. Говори же, Рита.
Женщина выпрямила спину, сделала осторожный глоток, не глядя на Марка, и своим прекрасным, низким и теплым голосом, которому все же немного недоставало точности интонаций, произнесла:
— Я хочу, чтобы ты, Марк, женился на мне. Или, если угодно, стал моим мужем.
Марк почесал краем бокала переносицу и улыбнулся углом рта. Рита подняла на него глаза и, выдержав паузу, спросила:
— Почему ты молчишь?
Марк кивнул, как бы обращаясь к третьему собеседнику, и раздельно сказал:
— Потому что этого никогда не будет.
— Вот как? — Рита вскинула тщательно разглаженные, отливающие шелком брови. — Ты уже догадался. Я потому и выбрала тебя, что ты был очень неглуп для своих лет. Очень. И все-таки продолжаешь казнить меня за то, что я наговорила в тот раз… Жаль. Я врала тогда, сама не зная почему. Наверное, из зависти. Ты был слишком хорош для меня. Но не забывай и о том, что ты кое-чем обязан мне.
Если бы я не свела тебя с серьезными людьми, весь твой бизнес лопнул бы через неделю. Как мелкий перекупщик ты бы сел ненадолго, но после этого ходу бы тебе не было никуда. Вот так-то, милый.
— Я понимаю, чего ты добиваешься, Рита. Но помочь не могу.
— Да, да! — Женщина ударила ладонью по крышке стола, расплескав кофе. — Ты прав! Я хочу уехать отсюда. У меня нет, кроме тебя, никакого другого варианта. Это понятно? Ведь ты едешь, почему же тогда…
— Я остаюсь. Я уже остался.
— Ты сошел с ума! Ведь это такой шанс! Еще полгода — и щель закроется.
Ты здесь никто, и зовут тебя никак. И ничего уже нельзя будет изменить…
— Оставим это, — сказал Марк. — Что сделано, то сделано. Не о чем говорить.
— Но я не понимаю — почему?
— Потому что я никогда не ходил в стаде.
— А сейчас ты где?
— Сейчас я сам по себе. У меня своя игра. Я свободен выбирать, а когда у меня есть эта свобода, я чувствую себя почти аристократом.
— Чепуха! — фыркнула Рита, глотком допивая коньяк и протягивая бокал Марку. — Еще… У евреев нет и не было аристократов. Только богатые и бедные.
По моим сведениям, теперь ты почти богат, а значит, тебе здесь нечего делать. К тому же деньги помогли бы тебе избавиться от унизительных процедур и волокиты.
Там совсем другой мир, где мы смогли бы…
— Что? Что смогли бы? Здесь все, что я люблю, — живопись, которую я собрал за эти годы и с которой не намерен расставаться. Я не поддерживаю отношений с людьми из посольств, потому что тогда у власти был бы совсем другой подход ко мне и мне не удалось бы многое из задуманного. Именно поэтому у меня нет канала, чтобы без помех вывезти то, без чего я не представляю свою жизнь.
Если же я попытаюсь действовать сам и меня поймают — десять лет мне гарантированы. Риск слишком велик. Я говорю все как есть, независимо от того, сама ли ты пришла или тебя кто-то прислал ко мне. Пусть знают. И пусть попробуют взять мой фонд, если невтерпеж!
Все. Надменная уверенность, загадочная женственность, высокомерие и печаль исчезли. Крылья тонкого носа Риты дрогнули, лицо свела гримаса, и она некрасиво, по-бабьи заплакала, вздрагивая плечами и шумно сморкаясь. Марк молчал, ожидая, пока она справится с собой.
— Где у тебя ванная? — наконец спросила Рита. — Мне нужно умыться и привести себя в порядок.
Марк указал, и пока шумела вода и из-за двери доносились приглушенные звуки, медленно пил, раскручивая после каждого глотка маслянистую жидкость в бокале и нюхая незажженную сигарету. Курить он перестал сразу же после инцидента с милицией, словно в нем сработал какой-то переключатель, но инстинктивная тяга к сухому и чистому аромату хорошего табака осталась.
Рита вернулась. Теперь она дышала ровно, бледные губы были подобраны, а лицо выражало как бы даже некое торжество.
55 
