12 
Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза – пара блестящих бусинок – впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.
Ньеман окаменел от ужаса.
Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.
Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.
– Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!
Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.
– Вы что, спятили?
Ньеман через силу пробормотал:
– Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса.
Человек изумленно глядел на него.
– Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!
Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.
Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить – и никак не мог, – сколько же времени он не был у своего психиатра.
За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.
Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.
– Здравствуйте, – сказал комиссар с полупоклоном.
К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.
– Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.
– Пьер Ньеман? – недоверчиво переспросила девушка. – Черт возьми! Это невозможно!
– Почему?
Кивком головы Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.
– О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?
– Я просто ехал всю ночь.
– И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?
– Ну, скажем, я прислан для подкрепления.
Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.
– Вы как будто стойко переносите этот шок? – полуутвердительно спросил Ньеман.
– Какой шок?
– Ну... вы ведь увидели мертвеца.
– Я просто стараюсь об этом не думать.
– Вам не трудно было бы побеседовать со мной?
– Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?
Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.
– При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?
– Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, – она указала на свое суденышко. – В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила...
– В скале?
– Да, в скале.
– Это неправда. Я ходил туда. И знаю, что с того места невозможно что-либо разглядеть на пятнадцатиметровой высоте.
Фанни бросила наждачную бумагу в банку, вытерла руки и закурила сигарету. Эти простые жесты неожиданно разбудили в Ньемане жгучее желание.
Девушка выдохнула длинную голубоватую струю дыма.
– Тело находилось в скале. Но я увидела его не там.
– А где же?
– В реке. Оно отражалось в воде. Такое белое пятно в запруде.
Насупленное лицо Ньемана разгладилось.
– Именно так я и думал.
– Это важно для расследования?
– Нет. Просто я люблю ясность.
Помолчав, Ньеман спросил:
12 
