29 
– Скорее уж не бездельничает, а предается поэтическим мечтаниям, такое впечатление, – сказал доктор.
Он был невысок, крепок и прямо-таки лучился жизненной силой. Несмотря на то, что в прошлом году ему стукнуло пятьдесят два, в бороде и усах, не говоря уж о шевелюре, не наблюдалось ни единого седого волоска. Будь он седым – как две капли воды походил бы на Дедушку Мороза, каким того изображают на рождественских почтовых открытках: румяный, с крепкими, налитыми щеками, профессионально добрым, душевным взглядом из-под кустистых бровей. Среди «студиозусов», народа молодого, физически полноценного и отнюдь не чуравшегося извечных радостей жизни, давно уже кружили фривольные разговоры о том месте, какое занимает в жизни доктора Багрецова его очаровательная горничная Ванда, категорически отвергавшая любые поползновения определенного рода со стороны прилежных бомбистов. Глядя на доктора, Сабинин этим сплетням вполне верил – крепок был эскулап, полон здоровья, такой способен и заехать в ухо со всем нашим уважением, и не разочаровать вечерней порою белокурую красоточку Ванду с ее вполне женским взглядом, умудренным и довольным…
– Вот почта, – сказал Сабинин, подавая Кудеяру невеликую стопочку корреспонденции. – Нет, это мое…
– Ну да, я вижу, иначе зачем бы вам вскрывать… – Кудеяр первым делом бегло прочитал открытку и, как заключил Сабинин, был ее содержанием неприкрыто обрадован. – Николай, что-то вы и в самом деле несколько бледны, поэтически, как говорится… Здоровы?
– Да в общем-то… – пожал плечами Сабинин, громко прокашлялся. Давало о себе знать тесное общение с «шимозой».
– Кашляете, голубчик, нездорóво, – сказал доктор Багрецов. – Ничего опасного, но все же… Заходите, выпишу вам что-нибудь легкое и эффективное вроде героиновой настойки. Право же, нельзя усугублять, не нравится мне такой кашель…
– Да пустяки, – сказал Сабинин, принужденно улыбаясь. – Мне где-то у Чехова попадалось… «Увеличилось не число больных, а число врачей, способных наблюдать болезни…»
– Неудачная цитата, – серьезно ответил доктор. – Положительно, не нравится мне такой кашель… Так что заходите немедля. Денег я с вас не возьму – хватает на жизнь-с, припишу лишний рублик к счету какого-нибудь здешнего денежного мешка, крайне встревоженного случайным чихом… А то заходите просто так, без церемоний. Посидим за графинчиком, поговорим о том, чем и как сейчас живет милое Отечество… Всего наилучшего!
Он залихватски поднес к полям шляпы набалдашник трости, кивнул и направился к своему крыльцу упругой, молодой походкой. Трое оставшихся смотрели ему вслед.
– А ведь каким орлом был когда-то, говаривали… – задумчиво произнес Козлов. – С Кравчинским знался, с Лизогубом… Иные уверяли даже, что имел отношение к взрыву Халтурина в Зимнем. Куда все делось? Графинчик, рублики, Вандочка… Болото.
– Ну, насильно мил не будешь, – пожал плечами Кудеяр. – По крайней мере, не только не предал никого, но и не покаялся. А вспомните хотя бы Тихомирова… Поневоле начнешь думать: лучше уж болото, чем подобное падение.
– Возможно, – столь же задумчиво произнес Козлов. – Вы идете?
– Нет, мне нужно перекинуться парой слов с Николаем… – произнес Кудеяр и посмотрел на «профессора бомбистских наук» довольно многозначительно.
Тот моментально понял:
– Ну, в таком случае я вас оставляю… – поклонился и быстро зашагал к пансионату.
– Что-нибудь случилось?
– С чего вы взяли? – криво усмехнулся Сабинин.
– Видно по вашему лицу. Письмо, а?
– Письмо… – эхом повторил Сабинин. – Милейший Дмитрий Петрович, я просто-таки вынужден просить у вас увольнительной. – Он приподнял руку с зажатым в ней конвертом. – Дела наконец-то сдвинулись с мертвой точки. Мой… компаньон прибывает в самом скором времени. Здесь сказано, нехитрым шифром… В общем, мне сегодня нужно будет отлучиться. Узнаю на адресе, когда он прибывает… Уж простите, но мне необходимо сегодня отлучиться. Джентльменский договор, который мы с вами заключили…
– Да полноте! – усмехнулся Кудеяр, выглядевший с самого начала несколько озабоченным. – Мы в свое время всё обговорили, и я не намерен вам препятствовать. Тем более… Тем более дела складываются так, что я сам, очень похоже, буду вынужден вас освободить от возни с бомбами. Есть интересные повороты… Вот что… Мне нужно безотлагательно написать парочку писем, а потом я бы хотел поговорить с вами самым приватным образом. Давайте через четверть часа встретимся за столиком у Ксаверия, хорошо?
29 
