В течение часа Мартин рта не раскрыл, даже чтобы подтвердить свое имя. Он был спокоен: не чувствовал, что ему есть чего стыдиться, хотя был явно раздосадован, что его поймали.
Когда Лоусон уже собирался сдаться, Мартин ненадолго все же расстался с маской бесстрастия.
— Молчанием вы не принесете себе никакой пользы, Алекс. — Инспектор старался, чтобы в его голосе не промелькнул даже намек на осуждение — так посоветовал Дэлримпл, и Лоусон согласился с ним. — Присяжные могут подумать, глядя на вас: «Этому парню есть что скрывать».
— Мой клиент имеет право на молчание, — настаивал адвокат и добавил как какую-нибудь новость: — Ваш коллега зачитал вслух в начале допроса предупреждение, что все сказанное может быть использовано против обвиняемого. — Адвокат был аккуратным, педантичным человеком, склонным к многословию, когда начинал нервничать.
Лоусон развел руками:
— Все правильно, но вполне естественно задаться вопросом, зачем он похищал этих женщин.
— Держал их взаперти и насиловал, — добавил Бартон, как будто напоминая ему о нескольких пунктах из списка покупок, которые упустил шеф.
Инспектор кивнул:
— Присяжные будут недоумевать, так же как и мы. Это так… — Он поднял плечи. — Необычно. Сколько подозреваемых по статистике отказывается говорить? — спросил он Бартона.
— Это случается очень редко. Большинство — девяносто девять процентов — хотят объясниться. Это помогает им сбросить напряжение, ну и облегчает задачу присяжным, конечно.
Никакого ответа. Мартин, не мигая, смотрел на Лоусона, лицо его не выражало никаких чувств, даже скуки.
— …Жюри присяжных формируется из обычных людей. Они хотят услышать изложение событий с обеих сторон — чтобы судить объективно. Если человек отказывается говорить, они приходят к собственным выводам. — Тут Лоусон посмотрел на адвоката. — Вы думаете, он меня понимает? Если есть какие-то проблемы в этом отношении, он имеет право на присутствие компетентного человека во время допроса.
Гнев вспыхнул и погас — Лоусон едва успел его уловить. Он достиг желаемого эффекта, затронув гордость Мартина.
— Ваш тон оскорбителен, инспектор, — предупредил адвокат, но внимание Лоусона было сосредоточено на Мартине. Гнев сменился взглядом, исполненным внутреннего превосходства: он презирал всех в этой комнате, включая своего адвоката.
— Я отлично вас понимаю, инспектор, — тихо сказал Мартин. — Я только не слышал ни одного вопроса, заслуживающего ответа.
— До сих пор, — предупредил Лоусон.
Мартин посмотрел на него, в него, через него, и инспектор испытал что-то похожее на страх. Это быстро прошло, но он почувствовал: на миг заглянуть в глаза Мартину — все равно что вглядываться в пропасть.
В дверь постучала констебль Янг. Глаза Мартина метнулись в сторону, прочь от лица Лоусона. На мгновение меж зубов показался его язык — розовый, влажный, непристойный. Еще секунда, и Янг исчезла, но Мартин успел отметить ее возраст, рост, вес — и все за короткое время, которое ей потребовалось, чтобы попросить Бартона на минутку выйти из допросной. Лоусон продолжал, задавая вопросы, которые были заранее обговорены, не упоминая Клару, по крайней мере пока.
О возвращении Бартона было объявлено для записи. Он положил на стол три небольших пакетика:
— Ювелирные украшения, изъятые во время обыска вашего дома, мистер Мартин, и засвидетельствованные вашим адвокатом.
Лицо Мартина изменилось: взгляд сделался встревоженным, почти алчущим. Правая рука едва заметно сдвинулась — не больше чем на сантиметр, будто он хотел схватить пакетики с уликами.
— Не прикасайтесь! — предупредил Лоусон.
Мартин взглянул на инспектора с бесконечным презрением и откинулся на спинку стула, демонстрируя, что эти украшения значат для него не больше, чем галька на берегу.
— Эти предметы были опознаны как собственность Анжелы Хаттон и Элинор Гортон. — Лоусон прикоснулся к первым двум пакетикам. — У нас также есть видеозаписи, которые вы сделали, мы работаем с ними, за этим могут последовать новые обвинения. Кроме того, вам уже предъявлено обвинение в покушении на жизнь полицейского.
Мартин отстраненно наблюдал за ним. Слова инспектора были ему глубоко безразличны.
— Вы хотите что-нибудь сказать для записи?
Лента тихо вращалась еще полминуты. Мартин даже не моргнул.