95 
— Кости…
Он впился глубже, подхватил меня, когда подогнулись мои колени, я повисла, припав к нему, поражаясь, как с каждым его глотком мне становится лучше. Казалось, я таю в его объятиях, тону в нежданном блаженстве.
Вселенная съежилась, в ней остался только стук моего сердца, ровное тяжелое дыхание и постоянный ток крови, связующий между собой каждую частицу моего существа. Я ощущала Кости, как никогда, понимала, как он объединяет каждое нервное окончание, каждую клетку, как передает им самую суть моей жизни. И я хотела передать это ему, хотела наполнить его собой, утопить его в себе. Чудилось, я утратила вес, плыву, а потом окутавшее меня тепло превратилось в поток жидкого пламени. Да, да!
Не знаю, выговорила ли я это вслух. Реальность больше не существовала. Я чувствовала лишь струящийся во мне жар, от которого закипала кровь. А потом все чувства остро прояснились. Кожа готова была лопнуть, в крови кипел эрос, и последнее, что я почувствовала, — Кости пьет и все крепче прижимает меня к себе.
Я открыла глаза, закутанная в одеяла. Меня обнимала бледная рука, и я, даже не видя часов, как-то почувствовала, что прошло много времени.
— На улице темно? — спросила я, инстинктивно ощупывая горло.
Ни малейшей припухлости, совершенно гладкая кожа. Поразительно: внешне не осталась ни следа, хотя все тело еще звенит.
— Да, темно.
Я, нащупав его холодные ступни, повернулась к нему лицом.
— Ты совсем продрог!
— Ты опять стянула на себя одеяла.
Я оглядела себя. Завернута во все теплое, что было на постели. Кости, прижимавшемуся ко мне, достался уголок-другой, не больше. Пожалуй, он не преувеличивал.
Я развернула одеяло и набросила половину на него, вздрогнув, когда его ледяная кожа коснулась моего голого тела.
— Ты раздел меня сонную? Надеюсь, не воспользовался моей беспомощностью?
— Нет, это я из предосторожности, — отозвался он, ловя мой взгляд. Только теперь я заметила, что он натянут как струна, готовая лопнуть от первого удара. — Раздел тебя и спрятал одежду, чтобы ты, если проснешься сердитой, не смогла сбежать без разговоров.
Да, он учился на собственном опыте. Я скрыла улыбку, представив, как он распихивает мои одежки под камни. Потом опомнилась:
— Я не сержусь. Я сама хотела, и это было… невероятно. Я и не думала, что так будет.
— Я рад это слышать, — шепнул он. — Я люблю тебя, Котенок. Описать не могу, как люблю.
Сердце чуть не взорвалось у меня в груди от наплыва чувств. Слезы выступили на глазах. Молчать было больно.
Он увидел мои слезы:
— Что-то не так?
— Ты не успокоишься, пока не получишь меня всю, да? Тело, кровь, доверие… и тебе еще мало.
Он понял, о чем я говорю, и ответил без промедления:
— Больше всего мне нужно твое сердце. Больше всего. Ты права. Я не успокоюсь, пока не получу его.
Слезы уже выкатились мне на щеки, я не могла больше скрывать правду. Не знаю, как я могла молчать о ней так долго.
— Оно уже и так твое. Так что можешь успокоиться.
Он замер:
— Ты не шутишь?
Неуверенность и подступающие чувства наполнили его взгляд, не отрывавшийся от моих глаз. Я кивнула, потому что в горле пересохло и говорить я не могла.
— Скажи. Мне нужно услышать слова. Скажи мне.
Я облизнула губы, прокашлялась. Только с третьей попытки ко мне вернулся голос.
— Я люблю тебя, Кости.
Как будто с меня сняли тяжесть, о которой я и не ведала. Забавно, как я боялась, а бояться-то было совсем нечего.
— Еще разок… — Он уже почти улыбался, и прекрасная, чистая радость заполнила пустоту, которую я всю жизнь носила в себе.
— Я люблю тебя.
Он целовал меня в лоб, в щеки, в глаза, в подбородок — легкие, как перышко, прикосновения отзывались во мне мощью локомотива.
— Еще раз… — Слова звучали невнятно, потому что он прижимался к моим губам губами, и я выдохнула прямо в них:
— Я тебя люблю.
Кости целовал меня так, что закружилась голова и все вокруг стало вращаться, хотя я лежала смирно. Он оторвался только раз, чтобы шепнуть мне в губы:
— Этого стоило ждать.
21
— Кэтрин, ты за четыре недели ни разу не заезжала домой. Я понимаю, что ты занята в колледже, но обещай, что приедешь на Рождество.
Я виновато слушала, перекладывая трубку от уха к уху, и ждала, когда из тостера вылетят готовые ломтики. Пружина обычно выкидывала их далеко на кухонную стойку.
95 
