26 
Царица Лаодика свой крутой нрав показала сразу же. Едва свершились погребальные церемонии, как она отстранила от больших государственных дел всех тех, кто был в чести у ее усопшего мужа.
Стратега Алкима царица направила в пограничные эпархии Понта для усмирения катойков, грабивших купеческие караваны и сборщиков фороса. Войск ему Лаодика не дала, приказав, словно в насмешку, собрать ополчение из кардаков. Земледельческие работы были в самом разгаре из-за поздней весны, и кардаков можно было поставить в строй только с помощью арканов.
Наварха понтийского флота Гермайю она услала в его родной город Амис, где тот должен был присматривать за постройкой судов на верфях, чем до этого занимался с успехом купец-вольноотпущенник из племени тавров[113]. От такой «милости» Гермайя слег, и его домочадцы не без основания опасались, что он не дотянет до лета.
Начальника следствия Моаферна царица вообще отстранила от дел, посчитав виновным в скоропостижной смерти супруга. Чтобы не искушать судьбу, Моаферн, имевший кое-какие соображения по поводу убийства царя, поторопился исчезнуть в неизвестном направлении вместе с женой и малолетним сыном.
А гиппарх Асклепиодор, сославшись на преклонный возраст, сам подал в отставку и уехал в свой богатый хорион выращивать оливы и разводить тонкорунных овец.
Только главный жрец богини Ма, хитроумный Даипп, оказался царице не по зубам. Он по-прежнему продолжал плодить сикофантов, с большим рвением травивших вероотступников и опустошавших бездонную храмовую казну – за каждый донос полагалась круглая сумма.
Жили сикофанты припеваючи, безбедно – после кончины царя в народе пошел разброд и смута. Тому способствовало и то, что воцарившая Лаодика весьма благоволила к Риму – словно стервятники на падаль слетались в Понт римские купцы, ростовщики и просто авантюристы всех мастей, любители поживиться за чужой счет. Ремесла стали приходить в упадок, крупные эргастерии прибрали к рукам все те же римляне, а торговлю знаменитой синопской краской цвета огненного заката, которой расписывали стены дворцов, посуду и добавляли в керамические изделия, перекупил ростовщик Макробий с помощью горе-стратега Клеона.
Народ нищал, понтийскиие купцы и владельцы хорионов роптали, наемные гоплиты пьянствовали, попрошайки становились ворами и убийцами, а среди придворной знати, поначалу весьма благосклонно отнесшейся к перемене власти, нарастало недовольство – золотой поток, благодаря «стараниям» неутомимых и жадных квиритов, значительно иссяк, и их кошельки стали напоминать тощее вымя старой козы…
Таксиарх Диофант шел к иудею Иораму бен Шамаху. Царица Лаодика от услуг старого лекаря отказаться не решилась – достойной замены ему подыскать не удалось. Паппий был не в счет: молод, неопытен; его приставили к будущему царю Понта юному Митридату.
Диофант был строен, высок и легок в ходу. Черные вьющиеся волосы, высокий лоб мыслителя и быстрые, умные глаза выдавали в нем натуру ранимую, увлекающуюся и небесталанную. Так оно и было – молодой таксиарх, кроме воинских доблестей, обладал незаурядными способностями к сочинительству. Особенно Диофанта привлекла история. Его трудами по истории Понта восхищались такие признанные авторитеты, как поэт Мирин, грамматик[114] Тиранион и даже сам патриарх понтийских мыслителей престарелый философ Тимофей Патрий. А астроном Биллар, творец огромной сферы, изображающей небесный свод вокруг Земли и движение планет (она была выставлена в Синопе для всеобщего обозрения возле бронзовой статуи основателя города Автолика[115], изваянной знаменитым скульптором Сфеннидом), подарил Диофанту в знак признания его заслуг на поприще истории многократно уменьшенную копию своего творения из электра[116].
Но, как мы уже знаем, совсем иные мысли обуревали Диофанта – историческим коллизиям в них места не было…
Иорам бен Шамах, как всегда, был приветлив и гостеприимен. Смерть царя полностью выбелила его пегую бороду и проложила новые морщины на лице, но держался иудей по-прежнему прямо, а в глазах светились огоньки острого ума и проницательности.
– …Клеон, этот негодяй и растлитель, посчитал себя ровней людям знаменитым и заслуженным! – Диофант был вне себя от негодования. – Лаодика тоже хороша – не успело остыть ее супружеское ложе, как она затащила туда Клеона. Блудливый пес! Он уже примеряет царскую китару. Срамота!
26 
