очень нудно 
72 
– Мне и впрямь нужна твоя помощь, Макробий, – остывший Авл Порций выжидательно смотрел на ростовщика.
– Об этом мы уже говорили не раз, – вздохнул с сожалением Макробий. – Нет, все-таки мне нужно было ехать не в Рим, а куда-нибудь подальше. Я стар и немощен. У меня нет семьи и детей, кому я мог бы оставить свои дома, торговые суда и золото. Все это добывалось тяжкими трудами. И зачем? Вместо того, чтобы наслаждаться на старости лет плодами взращенного мною дерева, я, как безумец, повинуясь так называемому гражданскому долгу, опять возвращаюсь в болото, где буду разгребать грязь, чтобы добыть какой-нибудь горький корень, мало пригодный для еды.
– Сильно сказано, – снисходительно улыбнулся Туберон. – В тебе, мой дорогой друг, пропал великий поэт. Но, клянусь Юпитером, это будет последняя услуга, оказанная тобой Сенату. И оплачена она будет щедро, можешь не сомневаться.
– Я готов уплатить кому угодно в два раза больше, только бы меня оставили в покое, – горько вздохнул ростовщик. – Но с Сенатом не поспоришь.
– Именно, – сухо сказал Авл Порций. – Впрочем, я думаю, с твоими выдающимися способностями и связями среди купцов и ростовщиков Востока тебе не составит большого труда выполнить указание Сената. Нам нужно разыскать юного Митридата во что бы то ни стало. Живого или мертвого. Лучше второе. Он опасен. Очень опасен. Если Митридат сядет на трон Понта, все, чего мы достигли за эти годы в Малой Азии, пойдет прахом. Несмотря на отсутствие острого ума, Марку Эмилию Скавру не откажешь в проницательности. Что и подтверждается последними событиями.
– Я постараюсь, – ответил со скорбным видом Макробий. – Но, видят боги, мне нравится этот мальчик… – пробормотал он чуть слышно…
Триремарх проснулся мгновенно, будто его кто-то толкнул. Он вскочил на ноги и стал беспокойно оглядываться по сторонам. Тревожное чувство надвигающейся опасности не покидавшее его с вечера, усилилось многократно. Но волны были спокойны и пустынны, а голубовато-серый рассвет уже проявил контуры безмятежно спящих суден.
Медленно, едва не на цыпочках, он прошелся по триреме, заглядывая во все закоулки. Но и здесь витал Морфей, и только дозорные неприкаянно топтались на своих постах, вглядываясь в пушистые языки предутреннего тумана, трепетно мерцавшие над водной гладью и поднимающиеся все выше и выше.
Недовольно ворча себе под нос, триремарх подошел к наклонной мачте, откуда доносился раскатистый храп. Там спали двое: богатырь-кормчий, чья мощная грудь работала как кузнечные меха, исторгая из глотки чуть ли не звериный рык, и худощавый, просоленный морскими ветрами кибернет, лежащий в обнимку с новым бурдюком.
Поморщившись, триремарх слегка попинал носком сандалии безмятежного кибернета, но тот лишь пробормотал в ответ соленое морское словцо и еще крепче прижал к себе бурдюк. Сплюнув от досады, триремарх, сонное состояние которого уже улетучились напрочь, вернулся к башне, где одним долгим глотком наконец осушил бурдюк, отобранный у кормчего. Удовлетворенно потянувшись, он уселся удобней и стал мысленно прокладывать маршрут каравана: Остия, Сицилия, остров Крит – это уже все позади; острова Самос, Хиос, Лесбос, Боспор Фракийский, Гераклея, Амастрия и Синоп. Места ему достаточно хорошо знакомые, но, о превеликие боги, сколько опасностей подстерегает караван на пути в Понт. Будь его воля, он бы выбрал другую дорогу, стороной обходившую Южные Спорады, кишащие киликийскими пиратами. Но у его таинственных пассажиров есть предписание Сената, и он обязан подчиняться беспрекословно…
Неожиданно мысли триремарха спутались, рассыпались на мелкие осколки, больно уколов сжавшееся от дурного предчувствия сердце. Пес горбуна, до этого спокойно дремавший возле палатки, теперь стоял на помосте для впередсмотрящего и тихо рычал, глядя куда-то в туман.
Встревоженный триремарх быстро встал и подошел к борту. В этот миг пес злобно оскалил клыки и, ощетинившись, зарычал во весь голос. Его налившиеся кровью глаза были прикованы к неверным теням, скользящим через туман к триреме.
Триремарх проследил направление его взгляда и охнул. Чувствуя, как вдруг ослабли ноги, схватился за поручень и хрипло вытолкнул из себя:
– Тревога… Тре… – ком в горле глушил звуки, рвущиеся из груди; он с усилием прокашлялся и закричал, что было мочи: – Тревога! Пираты! Справа по борту!
Сонная тишина на триреме сначала зашуршала, затем забренчала доспехами и наконец взорвалась криками деканов[235] и центуриона. Легионеров охраны не смутило внезапное нападение пиратов: здесь были в основном ветераны, прошедшие хорошую школу боев с нумидийцами[236], галлами и фракийцами, предпочитавшими скрытные маневры и ночной бой. Звякнули щиты, до этого подвешенные к бортам триремы, загудели тетивы луков.
72 
