очень нудно 
67 
– Двенадцатый, в санчасть!
Зычный оклик кого-то из внутренней охраны тюрьмы заставил меня вздрогнуть.
– А это еще зачем? – спросил я вполголоса сам себя.
Но Второй все-таки услышал.
– Прививки. Тут за нашим здоровьем следят почище, чем в санатории. Мы вчера уже получили по втыку в заднее место.
– Слышь, ты, экспонат! – Че был злой как бык, которому показали красную тряпку. – Ему через час нужно быть на татами. А то он уже все бока пролежал. Вот после боя пусть его и ширяют.
– Сейчас и немедленно. – Охранник был неприступен. – Идем.
– Вот змеи подколодные! – матернулся Че. – Так что, мне опять график тасовать?!
– Не нужно. Через полчаса Двенадцатый будет в спортзале. И больше не груби, Десятый. Иначе в следующий раз загремишь дней на десять в карцер.
– Боялся бы я вас, суки… – скрипнул зубами Че, но поторопился отойти в сторону – от греха подальше.
Я уже знал, почему он спасовал перед охранником: после третьей "ходки" в карцер – конечно, наказание не бог весть какое – "кукла" бесследно исчезала. Куда?
Это не было большим секретом – в недалеко расположенный медицинский центр. Тоже, наверное, специального назначения. Видимо, о нем мне говорил Вилен Максимович в первый день нашего знакомства. Так что дисциплина в нашей шарашке была благодаря отметкам в карцере на должной высоте.
В санчасти нас встретил Сучье Вымя. Я невольно вздрогнул, когда его холодные липкие руки коснулись моего обнаженного тела. Он был противен, как огромный слизняк.
– Одеваться… – Его голос был тих и невыразителен, и тем не менее у меня пошли мурашки по телу.
Натягивая серые форменные брюки, я поймал на себе взгляд этого ублюдка. Он смотрел в мою сторону с каким-то садистским выражением.
Голубые буркалы врача стали почти бесцветными, и мне показалось, что в его лошадиной башке образовались две сквозные дырки, через которые проглядывало светло-серое небо.
Я едва не бегом покинул здание санчасти, потирая место укола, где образовалась небольшая шишечка. Меня ждало татами…
Волкодав
Сегодня или никогда! Наконец Двенадцатый попал в мой график, и я был на седьмом небе от радости. Я дрался с ним уже раз пять, и всегда мы расходились мирно.
Если, конечно, не считать синяков и ссадин. А так – ничья. Очки и баллы в нашей спецучебке, увы, не подсчитывали. На задании о проигрыше в полбалла будешь сожалеть уже с небес.
Видимо, сэнсэй-якудза тоже почувствовал мое приподнятое настроение и отчаянную решимость победить. Он подошел ко мне и требовательно посмотрел в глаза.
Не удержавшись, я подмигнул ему – мол, все банзай, дорогой ты наш товарищ камикадзе. Держи хвост пистолетом, я нынче на коне.
…Что-то я сегодня Двенадцатого не узнавал. Дрался он без обычной охотки, вяло и безынициативно. Короче говоря – тянул на голой технике. В основном, отмахивался.
Хотя нарываться на его оригинальные блоки тоже не мед – такое впечатление, что на тебя наехал самосвал.
Но больше всего меня поразили его глаза. Они были мертвы. Как я ни пытался поймать взгляд Ерша, у меня это не получалось. А лицо Двенадцатого, какое-то отсутствующее, бледное, меня просто пугало.
Что с ним? Может, он болен? Тогда схватку нужно прекратить…
Я уже было намерился позвать нашего арбитра – его обязанности выполнял переводчик сэнсэя, – как получил от Двенадцатого такую оплеуху, что все мои благие намерения вымело из головы в единое мгновение.
Вон ты как! Прикидывался. Это что-то новое, но меня на мякине не проведешь. Держись, Ерш!
Я его достал! О небеса, я его достал! Сэнсэй, где ты, красавчик мой кривоногий, якудзик ты мой узкоглазенький! Я готов сейчас облобызать даже тебя.
Смотри и радуйся: лежит на татами наш общий обидчик и не трепыхается. Чистый нокаут. Ай да Волкодав! Даешь! Победа!
Но что это… что такое, черт меня дери! Чего это там засуетился Сучье Вымя: шприц, нашатырь… еще какие-то хреновины в импортных упаковках. Подошел и японец, щупает пульс, поднимает веки…
Неужели?.. Да нет же, нет!
Удар ведь был из разряда простеньких, самый максимум, который из него можно выжать, это нокдаун. Хотя, стоп… для Ерша такой щелчок все равно что укус комара. Он бы его удержал, не фиг делать. Тогда что?
Я решительно ввинчиваюсь в толпу на татами и склоняюсь над Двенадцатым. Не дышит? Не может быть…
Не может быть!
Я смотрю на сэнсэя. Удивительно, но факт: на его лице глубокая печаль. Мне кажется, что я сбрендил или сплю: он еще совсем недавно готов был разорвать Ерша на куски.
67 
