23 
— Ну, хватит! — закричал Самолетов. — Довольно! Там и бросьте!
С превеликим облегчением, словно проснувшись, ямщики отпустили худющие лошадиные ноги, отбросили рукавицы, черпая снег пригоршнями, умывали им на ходу руки, по пояс в сугробах пробираясь назад, на тракт. Коренник наконец-то перестал биться. Ближайшие мелко крестились, и кто-то, почтительно придвинувшись, говорил, что произошло все моментально, как снег на голову, вроде бы стояла совершенно такая, как всегда, а когда оглянулись, она уже вот такая и лежит, страхолюдная…
К ним спешил запыхавшийся Мохов в компании Гурия Фомича и отстававшего шагов на десять Саипа, вовсе уж выбившегося из сил, дышавшего шумно, как паровоз. Еще издали Мохов закричал неожиданно густым басом:
— Ну что встали, что встали, чего не видели? Ну-ка, живо, по возам! Упряжь проверить как следует, кому говорю! Сейчас трогаться будем! Или кому остаться желательно? Так я не держу, вы люди вольные, что пташки!
Ямщики — показалось даже, с облегчением — начали расходиться. «Это он правильно, — мельком подумал поручик, — людей в таких вот непонятных случаях нужно не мешкая, занять работой, чтоб не торчали без дела…»
— Где? — спросил Мохов.
— А вон, — показал Самолетов. — Извольте полюбоваться.
Мохов в сугробы не полез — остановившись на обочине, обеими руками поправил очки, вытянул шею, присматриваясь. Сплюнул:
— Господи, помилуй, ну и фигура… Сроду такого не видел…
— Я так полагаю, и никто не видел, — мрачно сказал Самолетов.
— Что говорят-то?
— Да что говорят… Отвернулись — а оно вдруг именно так и обернулось…
Гурий Фомич Шикин выступил вперед — невысокий, пожилой, с реденькой бороденкой, видом столь же невзрачный, как его не особенно и крупная торговля. Испуганно моргая, постукивая себя по подбородку сцепленными ладошками, сказал:
— Уезжать надо побыстрее, мне думается. Пока еще чего не приключилось… Верно вам говорю, это мы на гиблое место по невезению своему натакались…
— Что? — переспросил Самолетов, глядя даже с некоторым любопытством.
— Гиблое место, Коленька, — заторопился старик. — Оттого с нами этакое и стряслось. Сам знаешь, в наших краях гиблые места попадаются, да и не только в наших… На Кидыре есть поляна, там все живое дохнет, не успевши выбраться… На большекуртинской дороге, на десятой версте, чуть ли не у каждой второй повозки оси ломаются совершенно непонятным образом… А Карабаш, проклятое место? Ведь заночует кто — жди беды… А брод у Потехино? А…
— Наслышаны, — задумчиво сказал Самолетов. — А начнешь доискиваться — одни байки…
— Так уж и всегда?
— Ну, не всегда, — поморщился Самолетов. — Не всегда. С Карабашем дело и правда загадочное, я, во всяком случае, слышал от людей, которым верю, такое, что не выдумаешь… Но вот насчет Кидырской поляны, подозреваю, сочиняют…
— Сам ведь согласился — не всегда врут! Гиблое место здесь! Отсюда и беда…
— Двенадцать лет, Гурий Фомич, как я этот тракт меряю туда и назад, — сказал Мохов, с сомнением покачивая головой. — И не было тут никаких таких гиблых мест…
— Сначала не было, а теперь появилось. Иначе откуда все взялось? Так это место себя и оказывает…
— Давно придумал, Фомич? — спросил Самолетов (впрочем, не улыбавшийся).
— Подумал, прикинул… Гиблое место, точно вам говорю! Нужно отсюда побыстрее…
— Все это, конечно, вилами по воде писано… — задумчиво протянул Самолетов. — Ни доказательств тебе, ни опровержений… Гиблое место… В одном ты, Фомич, прав, сдается мне: лучше отсюда и в самом деле побыстрее убираться. Смотришь, и перестанет…
Глава V
ВИДЕНИЯ И ЯВЬ
Щи в глубокой оловянной тарелке курились вкусным парком, смешавшим в себе приятные запахи вареного мяса, капусты и приправ. То ли единственное за день, принятие горячей пищи тому способствовало, то ли и в самом деле щи были хороши, но в их горячем аромате нимало не ощущалось то, что они, должным образом замороженные, третью неделю тряслись в возке, а уж потом снова оказались разогреты.
Без малейших поползновений с его стороны Лиза выставила на импровизированный стол полуштоф и чарку.
— Осунулся ты прямо-таки, бедненький, — сказала она сочувственно. — Бегали зачем-то, суетились… А что поделать, если ничегошеньки не понятно?
— Пожалуй, — сказал поручик.
23 
