16 
Тщательно рассчитав свои перемещения, Бестужев неожиданно сделал четыре быстрых шага, так, что теперь его от филёров надёжно заслонила дородная немка в сером платье с кружевами, шествовавшая с большим достоинством. Не пускаясь бегом, но тем не менее производя впечатление ужасно спешащего человека, он выписал среди прохожих точно рассчитанный зигзаг, в конце концов перебежал дорогу прямо перед радиатором негодующе рявкнувшего клаксоном чёрного автомобиля — и машина окончательно скрыла его от филёров. Не теряя времени, свернул за угол, на Опернринг — мимо памятника Гёте, вдоль величественного фасада Академии художеств. Прибавил шагу, уже почти бежал: возле Академии обреталось немало разного эксцентричного народа, и внимания он не привлек ни малейшего. Свернул в аллею, под раскидистые кроны каштанов, занял позицию у одного из крайних деревьев — можно сказать, на опушке.
Через несколько минут он имел удовольствие лицезреть обоих своих преследователей, которые, не заботясь уже о респектабельности, трусцой рысили по улице. Вот только след они потеряли безнадёжно — не задерживаясь, не рыская, пробежали в другую сторону, к площади Альбертплац, где должны были окончательно растеряться в тамошнем многолюдстве…
Бестужев добросовестно выждал ещё несколько минут — но его преследователи так более и не показались. Увязли — оживленнейший квартал Хофбург, Музейный квартал, несколько парков… Не зря говорится, что у преследователей одна дорога, а у беглеца — тысячи…
Предосторожности ради, не торопясь торжествовать победу, он двинулся по Опернштрассе, со всеми предосторожностями свернул на Элизабетштрассе, по центральной аллее пересек парк Шиллера, и только оказавшись на Нибелунгенштрассе, почувствовал себя в полной безопасности, избавленным от слежки.
Не теряя времени, направился к зданию «Сецессиона», построенному лет десять назад для демонстрации работ художников этого движения.
Издали увидел, что возле бронзовой статуи славного императора Марка Аврелия никого ещё нет. Замедлив шаг, подошёл и остановился возле уже тронутой ядовитой зеленью львицы, что не в повозку императора была впряжена, а сопровождала её справа.
Взглянул на часы: до встречи оставалось каких-то две минуты, вовремя прибыл… И усмотрел целеустремленно шагавшего к памятнику человека в мундире военного чиновника — на сероватых петлицах вместо шестиконечных офицерских звездочек знаки различия, напоминающие четырехлепестковый цветок, шпага с львиной головой в навершии эфеса и перламутровой рукоятью, под мышкой тоненький дерматиновый портфель с железной защёлкой.
Не составляло никакого труда опознать агента по показанной ему ещё в Петербурге фотографии, она, надо полагать, была сделана совсем недавно. Тот самый человек.
Небрежно оглянувшись вправо-влево, чиновник направился прямо к Бестужеву и самым непринужденным образом поинтересовался:
— Не вы ли, сударь, мне привезли письмо от дражайшего дядюшки Эгона?
— Мало того, ещё и бутыль его знаменитой домашней наливки.
— И фамилия ваша…
— Краузе, — сказал Бестужев.
У него и в самом деле лежал в кармане российский заграничный паспорт на эту именно фамилию: Людвиг Краузе, из остзейских немцев, лютеранин и коммерсант, извольте любить и жаловать…
— Рад познакомиться, герр Краузе, — жизнерадостно воскликнул чиновник. — Моя фамилия Штойбен… в отличие от вашей, самая что ни на есть настоящая, ха-ха-ха!
И рассмеялся искренне; весело, с видом человека, с утра пребывающего в самом распрекрасном настроении. Бестужев окинул его пытливым взглядом. Это на фотографии герр Штойбен выглядел мрачным педантом, а в жизни, несомненно, весельчак, жуир и кутила, это сразу видно. Румяные щеки, плутоватые глаза, фатовские усики…
Штойбен потер руки:
— Ну скорее же, скорее, мой друг! Насколько я знаю, вы мне и в самом деле подарочек привезли… Пойдёмте в кафе, тут неподалёку!
И нетерпеливо двинулся вперед, то и дело оглядываясь. Бестужев мысленно поморщился: этот субъект, года три как заагентуренный русской военной разведкой, держался, на взгляд ротмистра, с непростительным легкомыслием. По глубокому убеждению Бестужева, подобные встречи непременно должны были происходить в более серьёзной атмосфере — меж тем Штойбен вел себя так, словно оба были развесёлыми буршами и выбрались попить пивка, на девушек поглазеть… Несерьёзно.
16 
