42 
— Да, — сказал он, — я прихожу сюда в этот час, чтобы спокойно покурить и подумать. — Он улыбнулся мне гостеприимной улыбкой, но в улыбке проскользнула ирония, когда он закрыл мою книгу, чтобы взглянуть на название. Подоров был небрит, и в глазах у него блестел жестокий огонек. — А! «Братство пифагорейцев»… Это, разумеется, имеет отношение к символам, которые были нарисованы на грифельной доске… Круг, рыба… если не ошибаюсь, первые символические числа секты, правильно? — Он явно напряг память, чтобы затем продекламировать, словно с гордостью демонстрируя свои возможности: — Третий символ — треугольник, четвертый — тетрактис.
Я в изумлении уставился на него. Только теперь я понял: этому человеку, наблюдавшему, как я в задумчивости стою перед доской, где нарисованы два символа, даже в голову не могло прийти, что речь идет не только о забавной математической задаче, но и о чем-нибудь еще… Он знать ничего не знал о совершенных преступлениях и все это время мог легко объяснить мне, как следует продолжить серию… Ему достаточно было встать со стула, подойти к доске и взять в руки мел.
— Эту загадку вам загадал Селдом? — спросил он. — Именно от него я впервые услышал об этих символах. Дело было на лекции, посвященной последней теореме Ферма. Вам ведь известно, что теорема Ферма есть не что иное, как развитие загадки Пифагоровой священной триады, тайну которой в секте хранили строже всего.
— Когда это было? — спросил я. — Довольно давно, правда?
— Да, давно, много лет назад, — ответил он. — Так давно, что, как я убедился, Селдом успел меня забыть и теперь не узнает. Еще бы! Он уже тогда был великим Селдомом, а я всего лишь скромным аспирантом из маленького русского городка, где и проходила конференция. Я принес ему свои работы по теореме Ферма, в то время она занимала все мои мысли, ни о чем другом я и думать не мог. Я попросил помочь мне установить связь с группой теории чисел в Кембридже, но, по всей видимости, все они были слишком заняты, чтобы прочесть мои разработки. Вернее, не все, — добавил он, — один из учеников Селдома их прочел, подправил мой не слишком хороший английский и опубликовал под своим именем. Он получил медаль Филдса — за самый значительный вклад десятилетия в решение задачи. И теперь Уайлс готов сделать заключительный шаг. Благодаря мне. Когда я написал Селдому, он ответил, что в моей работе крылась ошибка и его ученик ее исправил. — Подоров сухо засмеялся и с силой выпустил вверх облачко дыма. — Моя единственная ошибка, — сказал он с сарказмом, — в том, что я не англичанин.
А мне больше всего на свете хотелось заставить его замолчать. Я снова, как и совсем недавно, во время прогулки по Университетскому парку, почувствовал, что вот-вот увижу главное: пожалуй, если мне удастся сейчас остаться одному, решение неподатливой головоломки, которое однажды уже ускользнуло от меня, снова всплывет на поверхность и все ее части встанут на свои места. Я пробормотал какое-то банальное извинение и быстро поднялся, поспешно заканчивая заполнять формуляр, чтобы унести книгу с собой. Я желал поскорее выбраться отсюда, мне надо было оказаться одному среди ночи… Я чуть ли не бегом спустился по ступенькам и, когда выходил на улицу, едва не столкнулся с человеком в черном, шагающим со стороны автостоянки. Это был Селдом, который успел накинуть плащ поверх смокинга. Только теперь я заметил, что идет дождь.
— Если вы и дальше собираетесь идти прямо так, ваша книга намокнет, — сказал он и протянул руку, чтобы взглянуть на обложку. — Итак, вы ее нашли. И, как видно по вашему лицу, обнаружили еще кое-что, правильно? Вот почему мне и хотелось дать вам возможность поискать самостоятельно.
— Я встретил в библиотеке своего коллегу, мы с ним делим один кабинет в институте, Подоров рассказал мне, что вы с ним познакомились много лет назад.
— Виктор Подоров… да… Интересно, что он вам рассказал… Честно говоря, я вспомнил его лишь после того, как получил от инспектора Питерсена список сотрудников института. Да и как его узнать? Тогда я видел мальчишку с тощей бородкой, слегка безумного. Он верил, что нашел решение теоремы Ферма. Действительно, на той конференции я говорил о Пифагоровых числах. Кстати, в разговоре с инспектором Питерсеном я даже не упомянул о нашем знакомстве. Я долго чувствовал себя в какой-то мере виноватым перед Подоровым, он ведь, как мне стало известно, пытался покончить с собой, когда одному из моих учеников дали медаль Филдса.
42 
