64 
— Ничего. А что я могу сделать? Он ведь наверняка тоже попал бы в тюрьму, — ответил я. Я глядел на нее, и мне надо было задать ей один-единственный вопрос. Я наклонился, чтобы снова поймать жесткую синеву ее глаз. — Что заставило тебя решиться на такое?
— А что заставило тебя приехать именно сюда? — отозвалась она. — Ведь ты явился не только для того, чтобы углубить свои знания математики, правда? Почему ты выбрал Оксфорд? — Я заметил, как большая слеза повисла у нее на ресницах, — Помнишь, что ты тогда сказал? В тот день, когда ты такой счастливый выходил с ракеткой из машины? Когда мы заговорили о стипендиях. «Ты должна попытаться», — сказал ты. И я без конца повторяла себе: «Ты должна попытаться». Я надеялась, что она скоро умрет и что у меня появится шанс начать новую жизнь. Но тут она прошла новое обследование: болезнь отступила, врач сказал, что она может прожить еще лет десять. Еще десять лет быть привязанной к этой старой гадине… Я бы этого не вынесла.
Слеза, висевшая на ресницах, теперь катилась по щеке. Бет резким движением смахнула ее, словно устыдившись, потом протянула руку, чтобы достать бумажную салфетку. Потом снова положила руки на руль, и я увидел ее тоненький палец.
— Ну что, ты со мной не поедешь?
— В следующий раз, — сказал я. — Слишком красивый вечер, я хочу пройтись.
Машина резко сорвалась с места и скоро сделалась совсем маленькой, а потом и вовсе исчезла за поворотом на Канлифф-клоуз. Я спрашивал себя: что имела в виду Бет, говоря, что Селдом никогда не отважится рассказать мне все? Неужели было что-то еще, что-то, что я боялся даже вообразить? Я задался вопросом, какую часть истины я в итоге знаю и как должен начать вторую половину своего отчета. У поворота на Канлифф-клоуз я опустил глаза на дорогу и уже не сумел узнать точное место, где упал опоссум: последний клок шерсти исчез, и асфальт, расстилавшийся под моими ногами, насколько хватало глаз был опять чистым, ровным и безобидным.
64 
