2 
Кареев достал мобильник, быстрым набором вызвал полковника Рахманина и самым безмятежным тоном спросил:
— Ну, как оно там?
Хотелось поморщиться — сердце опять покалывало тоненькой противной иголочкой. Он сдержался. И решил таблетку при водителе не глотать, микроприступ перетерпеть можно и без химии…
— Да так оно, — ответил Рахманин также спокойно. — Нормально.
— У тебя кто в ботве?
— Кеша с Тошей.
— Еще двоих как минимум.
— Ясно.
— Ты на месте? — спросил Кареев.
— На месте.
— Ну и ладушки, — сказал Кареев и все-таки сделал коротенькую паузу. — Михалыч, в общем, «Смерч». Валяй.
И отключил собеседника, прекрасно зная, что тот в дополнительных наставлениях не нуждается, равно как и в прочем словоблудии. Чего там сложного или непривычного — «Смерч», делов-то, не первый раз и даже не десятый.
Сердце противно покалывало, и он старался не поддаваться. Надо взять, повторил Кареев про себя, надо взять, вот ведь гадство, не «одвухсотить», а непременно взять. А между прочим, нет ничего труднее. Любое боестолкновение, любая операция — с точки зрения профессионального цинизма — акции все же легкие. А вот взять гораздо труднее будет. Но что ж делать, мы люди военные, коли приказано, будем стараться взять, и точка…
Он не сомневался, что «Смерч» уже бушует вовсю, невидимый и неслышимый окружающему миру.
Спецназ ФСБ привычно и без особых эмоций вставал на уши. Боевая тревога, общий сбор и тому подобная лирика.
Веселый
Несмотря на свое откровенное невежество в данном предмете, Уланов быстренько сообразил, что настоящим антиквариатом в сей антикварной лавчонке с громким названием «Раритет» и не пахнет. Как и означенными раритетами. На полочках и в застекленных витринках красовался всякий хлам: фарфоровые статуэтки времен его детства (у точно такой же балерины ногу отбил в третьем классе, за что был вознагражден ремнем), всякие значки и медальки, швейная машинка, ветхие книги, вазочки, мелкие монеты…
Это ничего. Во-первых, он не был олигархом и не собирался прикупать к заводам-газетам-пароходам еще и пригоршню яиц Фаберже, а во-вторых, все равно нужно где-то убить время, потому что он пришел заранее, а Инга, к гадалке не ходи, непременно опоздает минут на пять — ну, коли речь идет о пяти минутах, для красивой девушки это даже плюс, а не минус, почти что пунктуальность…
Так что Уланов лениво продвигался вдоль прилавка, без всякого интереса разглядывая хлам. И вдруг встрепенулся, протянул руку:
— Девушка, гитару покажите…
— Она игрушечная, — честно предупредила девушка, развернувшись, впрочем, к полкам.
— А все равно, — сказал Уланов, включая свою обаятельную улыбку номер пять.
Взял инструмент, повертел, присмотрелся. Действительно, на настоящую гитара не тянула: длиной даже менее шестидесяти сантиметров, в круглой прорези под струнами виден пожелтевший ярлык: игрушка «гитара», цена восемь рублей, Нижнечунская мебельная фабрика, клеймо технического контроля…
И все же это была самая настоящая гитара, только в миниатюре, покрытая кое-где чуточку облупившимся, светло-коричневым и темно-коричневым лаком, пусть и только с четырьмя колками. Струны, конечно, оказались невероятно расстроены, Уланов их подладил, насколько можно было, прошелся по ним ногтем большого пальца. Ну игрушка, конечно, однако ж бренчит, как настоящая.
Продавщица, наконец-то попав под обаяние улыбки номер пять, тоже улыбнулась вполне приязненно:
— Умеете…
— А то, — сказал Уланов, прибавив обаяния еще на пару делений. — Могем, хошь и сиволапые.
Глянул девушке в глаза затуманенным взором солиста цыганского хора, тронул струны и задушевно, тихонечко начал:
- Ах, как звенела медь
- В монастыре далече,
- Ах, как хотелось петь,
- Обняв тугие плечи.
- Звенели трензеля,
- И мчали кони споро
- От белых стен Кремля
- До белых скал Босфора…
Игрушка и есть игрушка, но все же получалось неплохо.
— А что такое трензеля? — спросила продавщица с некоторым интересом.
— А это на уздечке такие железные штучки, — ответил Уланов, опуская гитару. — Звенят и звякают…
Продавщица улыбалась уже заинтересованно, и в прежние времена Уланов непременно завел бы разговор про телефончик — девочка была хороша и, судя по взгляду, одинока. Но с некоторых пор подобные стремления были уже неактуальны. Поэтому он улыбку погасил и спросил деловито:
2 
