17 
Том Холлоуэй тут же откланялся, несмотря на увещевания викария, которого Николас успокоил щедрым денежным пожертвованием.
Когда они возвращались, Элинор первая начала беседу, стараясь говорить как можно сдержаннее:
— Я бы хотела знать, сэр, действительно ли с этого дня моя жизнь будет проходить среди таинственных злодеев, появляющихся неизвестно откуда и исчезающих… неизвестно куда. Кто этот мистер Холлоуэй?
Николас хмыкнул:
— Бедная Элинор, я понимаю, это не та свадьба, о которой вы могли бы мечтать, но, к сожалению, ничего другого я вам предложить не могу.
— О, я вовсе не претендую на большее. Просто любопытно.
— Сейчас это не очень к месту, — последовал ответ. Она подняла подбородок.
— Вы считаете, что в один прекрасный день меня убьют в моей собственной постели, а я даже не могу поинтересоваться почему?
— Если это случится, моя дорогая, то именно потому, что вы слишком много знаете. — Это было произнесено шутливым тоном, но Элинор насторожилась и тут же обратилась к лорду Стейнбриджу:
— Милорд, мы так не договаривались.
Она была напугана, но он, казалось, вообще не придал этому значения.
— Я уверен, что мой брат просто играет в одну из своих игр, — сказал граф. — В любом случае вы можете требовать, чтобы Николас оберегал вас.
— Особенно, — пробормотал муж ей на ухо, — если вы настаиваете на ответах, которые я не желаю давать.
Когда она повернула к нему сердитое лицо, он поднял руки, словно сдаваясь, и усмехнулся:
— Мы обсудим это позже, дорогая Элинор. Вы только расстраиваете Кита.
Когда они подошли к гостинице, Элинор поспешила удалиться к себе в комнату. Последние события утомили се, и, кроме того, она хотела хоть ненадолго сбежать от мужа.
Пока Элинор отдыхала, сидя перед камином, на ее губах блуждала довольная улыбка. Она сделала это — обеспечила свое будущее и будущее своего ребенка, чье существование с каждым днем становилось все более реальным.
Все складывалось как нельзя лучше, но внезапно она вспомнила, что это ее первая брачная ночь. Вдруг ее новоиспеченный муж снова захочет близости?..
Приняв решение, Элинор постучала в дверь смежной комнаты. Дверь сразу открылась, но перед ней стоял не муж, а его слуга.
— Клинток, мадам. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Мистер Дилэни…
— Он внизу с графом.
Элинор знала, что не сможет заснуть, не придя к окончательному решению.
— Я оставлю ему записку.
Слуга тотчас принес дорожный набор — бумагу, перо и чернила, подвинул для нее стул и все это с медлительностью, от которой ей хотелось кричать.
В конце концов она взяла перо и написала:
"Так как наша женитьба некоторым образом уже совершилась, я буду весьма признательна, если вы не станете беспокоить меня.
Элинор".
Получилось жестко и прямо, но Элинор не могла раздумывать.
Она сложила записку и передала ее Клинтоку.
Вернувшись в спальню, Элинор разобрала постель и стала готовиться ко сну, решив обойтись без помощи горничной. Сидя перед зеркалом в своей просторной фланелевой рубашке, она расчесывала волосы, длинными прядями сбегающие вниз по плечам и груди, и обдумывала события этого вечера.
Итак, у ее мужа есть враги. Что ж, как говорится, кто ужинает с дьяволом, должен иметь длинную ложку. Элинор полагала, что Николас в состоянии позаботиться о себе, и надеялась, что он не станет втягивать ее в свои сомнительные дела. С нее довольно того, что было в доме ее брата, и теперь она хочет покоя и уважения.
Смежная дверь отворилась.
Николас стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, держа записку в тонких пальцах. Он снял сюртук, жилет, галстук и теперь в рубашке, открывающей шею, казался похожим на пирата.
Сердце Элинор забилось сильнее, щетка выпала из ее пальцев.
Он прошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Выражение его лица было спокойным, но тон показался ей жестким и холодным.
— Никогда больше не пишите мне таких записок, прошу вас. Если кто-то прочитает…
— Кто, ради Бога, станет это читать, — раздражение переполняло Элинор, — разве что ваш слуга, которому, как я понимаю, вы доверяете… — Ее голос звучат непривычно резко.
— Помните, это необходимо для вашей же репутации! Подобная записка может погубить ее.
Элинор чувствовала, что краснеет. Его критика была не лишена оснований.
— Прошу прощения, вы абсолютно правы. Я постараюсь впредь быть осторожной и никогда больше не сделаю ничего подобного. А теперь — спокойной ночи.
17 
