102 
– Ну да, – сказала Ольга, стараясь ни на кого не смотреть. – Так уж получилось…
Топорков саркастически захохотал, подобно скверному трагическому актеру, привыкшему к старомодным ухваткам:
– Слышите, господа? Так получилось! Так как-то получилось совершенно между делом спасти самодержца всероссийского от злодейского кинжала! Ольга Ивановна, я всегда был от вас в восхищении, но теперь я вами восхищен безмерно. Я не иронизирую, так оно и есть… Да известно ли вам, что героя-корнета, скрывшегося с места совершения подвига, ищет вся полиция Петербурга, не считая Третьего отделения и доброхотов из дворцового ведомства? Государь категорически желает видеть своего спасителя, о ходе поисков ему докладывают утром и вечером…
Лихарев хладнокровно сказал:
– Сдается мне, такая ситуация может обернуться к выгоде Ольги Ивановны при… создавшемся положении.
Топорков моргнул, оторопело уставился на него:
– С этой стороны, конечно… Но какова коллизия?! У меня ум за разум заходит! Ольга Ивановна… Корнет… Попытка цареубийства… Все прочее… В какое интереснейшее время мы живем, господа! Кто бы мог подумать, что одна-единственная проказливая барышня вызвала такую… такое… ум за разум!
– Простите, – сказала Ольга. – Я всего лишь хотела развлечься от петербургской скуки…
Лихарев усмехнулся:
– Страшно подумать, что может выйти, если вы за что-то возьметесь серьезно…
Глава восемнадцатая
Тихая ночь на Васильевском
– Я вам одно скажу, господа мои, – громыхал Топорков, расхаживая по маленькой гостиной второго этажа и пуская клубы дыма с яростью и обилием, сделавшими бы честь мифологическому дракону. – На покойного генерала Вязинского такое категорически не похоже. Категорически, да-с! Я под его началом воевал в Австрии и в Персии, смею думать, я о нем составил некоторое представление… Благороднейший был человек. К тому же, Ольга Ивановна, вы нам только что рассказывали, как он незадолго до смерти поведал об обстоятельствах гибели родителей ваших. Решительно не поверю, чтобы человек наподобие генерала Вязинского мог записать найденного при столь загадочных обстоятельствах ребенка в крепостные… а также в жизни не соглашусь, что он мог продать свою воспитанницу, пусть даже родному брату. Это какой-то дьявольский заговор, чья-то ловкая интрига, купчая и все прочие документы наверняка фальшивые, словно гуслицкие полтины…
– Остается небольшой пустячок, – хладнокровно промолвил Лихарев. – Это еще необходимо доказать в суде, что в отечестве нашем, положа руку на сердце – дело долгое и нелегкое…
– И нужно еще выяснить, кто эту интригу затеял, – вмешался Тучков.
– А если – сам камергер? – предположил поручик Тулупов. – Скажем, в видах… – он оглянулся на Ольгу и принялся мучительно подыскивать слова. – Скажем, в видах необузданной страсти…
– Это уж ты хватил, братец, – пожал плечами Топорков. – Камергер, согласен, личность неприятная, но не до такой же степени… Хватил…
– А собственно, почему бы и нет? – задумчиво произнес Лихарев. – Вполне подходящая кандидатура на роль таинственного интригана.
– Не сочетается что-то, – сказал Топорков. – Уволь, голову режь – не сочетается. В таком случае получается, что он должен был заранее знать о внезапной смерти генерала, чтобы тут же подсунуть фальшивую купчую к остальным бумагам? Ведь до смерти генерала проделывать это было опасно, бумаги могли случайно обнаружиться…
– Сама смерть генерала тоже достаточно загадочна, – сказал Лихарев.
– Петруша, позволь… – поморщился Топорков. – Ты еще, чего доброго, скажешь, что он и родного брата… в целях той же интриги… Это уж ни в какие ворота не лезет. – Он покосился на Ольгу, решительно рубанул воздух ладонью. – Позвольте уж без обиняков. Не спорю и не сомневаюсь, что Ольга Ивановна, редкостной красоты образец, и в самом деле способна вызвать у беззастенчивого сластолюбца нешуточную страсть… но все же не настолько, чтобы убивать родного брата. Такого я от камергера не жду. Карьерист, неприятный тип… но все ж не мелодраматический злодей из аглицких романов! А если ваши допущения принять, Лихарев с Тулуповым, то мы узрим самый настоящий английский авантюрный роман… каковые с реальной жизнью плохо сочетаются. Нет, очень уж невероятно. Вот и сама Ольга Ивановна морщится…
Ольга и в самом деле страдальчески поморщилась. Вся эта затянувшаяся беседа доставляла ей головную боль. Она не могла рассказать присутствующим всю правду, ни за что не поверили бы – а без этого разговор терял всякий смысл, о чем тоже нельзя было сказать всерьез озабоченным ее участью людям…
102 
