Глава седьмая

Согласно законам Российском империи…

Ольга уже овладела ремеслом (не хотелось отчего-то именовать его «даром», чересчур пафосно казалось и не вполне отвечало истинному положению дел) настолько, что чувства окружающих читала безошибочно – разумеется, если окружавшие не принадлежали к тем, кто сам умел нечто подобное и был защищен надежно.

Старый лакей, явившийся доложить, что «барышню просят в кабинет», к последним, безусловно, не относился, и Ольга сразу определила, что от него веяло сожалением, грустью, едва ли не горем. Ничего из ряда вон выходящего. Одно выглядело странным: к грусти и сочувствию примешивалось изрядное удивление. А откуда вдруг взялось это чувство, да еще столь сильное, звучавшее, словно большой барабан в военном оркестре, Ольге было непонятно. Она даже принялась гадать: может быть, старик прослышал, что генерал оставил ей по завещанию слишком много? Если он так поступил, конечно…

– Кто приехал, Парфен? – спросила она с любопытством.

– Приказные какие-то, барышня…

Показалось ей, или вышколенный лакей покосился на нее как-то странно? Показалось, конечно: с чего бы вдруг ему так смотреть?

Ничего удивительного не было в том, что в оставшийся без хозяина особняк зачастили чиновники, которых Парфен по давней привычке именовал на старинный лад «приказными». Со дня, последовавшего за тем жутким вечером, когда князя привезли мертвым, и до вчерашних похорон всевозможные чиновники в разнообразнейших вицмундирах стекались в неисчислимом количестве – писали горы бумаг, о чем-то спрашивали слуг, что-то осматривали. Это понятно: наследство неожиданно скончавшегося князя Вязинского было огромным и требовало для упорядочения нешуточной суеты «приказных». Военные появились только раз, старательно собрали в кабинете все бумаги, имевшие отношение к генеральской службе, поинтересовались, не имеется ли таковых и в других комнатах, и отбыли, склоняя перед девушками головы в столь наигранной светской скорби, что она выглядела вполне искренней…

В генеральском кабинете – хорошо еще, не в генеральском кресле, а приставив сбоку стул, – сидел чиновник в светло-зеленом мундире с васильковыми обшлагами и лацканами, покрытыми золотым шитьем в виде опять-таки васильков и пшеничных колосьев. За последние дни Ольга понемногу начала уже разбираться в разновидностях «приказных» – этот принадлежал к министерству внутренних дел. Шитье в виде цветов и колосьев было когда-то установлено оттого, что министерство это и до сих пор занимается главным образом сельским хозяйством вкупе с крестьянами…

Чиновник выглядел пожилым: квадратное лицо в тяжелых складках, седой ежик волос. От него, Ольга тут же определила, исходила досада (словно ему вовсе не хотелось тут быть) и даже некоторая конфузливость. Правда, лицо этого не отражало, оставаясь непроницаемо-занудным.

Чуть поодаль помещалась целая компания: еще двое в таких же вицмундирах (только, судя по более скупому шитью, пониже чином) и трое ничем не примечательных людей среднего возраста в цивильном платье – никакие, не красивые и не уродливые, бесцветные, с лицами, какие забываешь мгновенно, стоит чуть отвернуться. Что-то с ними было не так, но Ольга от них тут же отвлеклась, отметив странный тон сидящего у стола чиновника.

– Ага, явилась, голубушка, – произнес он с преудивительной смесью развязности и неловкости. – Ну, проходи, проходи, нам с тобой поговорить следует, и серьезно…

Странный тон… Совершенно непозволительный со стороны постороннего, незнакомого человека по отношению к девушке ее положения. Пусть она была, строго говоря, всего лишь воспитанницей, подкидышем – но тем не менее…

Ольга, не раздумывая, приблизилась к нему и спросила резко:

– Что вы себе позволяете?

Кто-то из пятерых тихонько хихикнул – и тут же осекся под суровым взглядом начальника. Глядя не на Ольгу, а куда-то в сторону, седовласый сказал тем же загадочным тоном, представлявшим собой смесь конфузливости и панибратства:

– Привыкать нужно, милочка, вот что я тебе скажу. Так уж оно лучше, знаешь ли – привыкнуть сразу, чтобы недомолвок не оставалось. Ты присядь, если хочешь, разговор не короткий…

И не подумав сесть, сверля его взглядом, Ольга столь же холодно, резко повторила:

– Что вы себе позволяете?

Чиновник, морщась, хлопнул широкой ладонью по столу и прикрикнул:

  37