очень нудно 
39 
Один из подчиненных, подобострастно склонившись, зашептал что-то начальнику на ухо.
– Ну вот и ладненько, – сказал тот, вздохнув с видимым облегчением. – Все устроилось, никто истерик не закатывает… – он глянул на Ольгу с неуклюжим сочувствием. – Милочка, мы ведь не звери, что тут поделаешь… коли по законам Российской империи… Не нами заведено, не на нас, надо полагать, и кончится… – и он повернулся к тем, в цивильном. – Господа, вы б девку увели побыстрее, черным ходом, а то, знаете ли… Еще барышня нагрянет, начнутся ненужные сложности…
Один из непроницаемых крепко взял Ольгу за локоть и сказал:
– Иди.
Голос у него был совершенно бесстрастный, словно бумага на ветру шелестела, и это оказалось даже страшнее, чем если бы он ругался, глумился и злорадствовал. Как-то сразу ощущалось, что у него нет собственных мнений и чувств и он выполняет порученное от сих и до сих…
Ольга сделала шаг. Она совершенно не чувствовала ног и переставляла их, словно заводная механическая игрушка, не знала даже, дышит она или нет, – только мысли смятенно бились в ловушке.
– Стой, – послышался над ухом бесстрастный голос.
Ольга остановилась все так же механически, застыла, как мраморная статуя в парке, уронив руки и глядя перед собой. Скоро это кончится, крутилось у нее в голове. Вот прямо сейчас. Появится Татьяна, что-то такое скажет и сделает, отчего интрига рассыплется, как карточный домик…
Но в глубине души она сама в это плохо верила – ведь происшедшее с ней было не наваждением, а попросту мастерски использованной реальностью Российской империи. Чиновника, предположим, ввели в заблуждение мнимым «генералом» – но все последующее оказалось уже настоящим движением шестеренок громоздкого механизма, из которого, она знала, невероятно трудно вырваться: уж настолько-то она разбиралась в жизни, многого насмотрелась и наслушалась, выступая в образе юноши-гусара, так что представляла сложности жизни гораздо лучше, нежели обычные светские барышни…
Она стояла одна – тот, что вывел ее в коридор, вернулся в кабинет и забирал бумаги у чиновника. Чиновник раздосадовано говорил вполголоса:
– Право же, господа, иные наши вельможи, что хотите со мной делайте, крайне недальновидно себя ведут… или, чего уж там, забавляются совершенно по-детски. Ну вот зачем понадобилось этакую учить языкам и этикету, воспитывать, как барышню, чтобы потом… Как-то это, знаете ли… не особенно того, если вы понимаете, что я имею в виду…
Один из его подчиненных подобострастно захихикал:
– Я так полагаю, Петр Никифорыч, такую его сиятельство господин камергер уж никак не заставит в обносках на птичнике утруждаться…
– Да уж, да уж… – согласился начальник, смачно хохотнув.
Ольгу от этого хохотка и разговоров передернуло – точнее, передернуло бы, будь она прежняя. Но сейчас остались только мысли, странно замедлившиеся, вялые, можно сказать, сонно копошащиеся…
Все трое – без сомнения, прислужники камергера – вышли из кабинета, и тот, давешний, скомандовал сразу:
– Иди. Побыстрее. К лестнице. Спускайся. Теперь направо, в коридор, поживее…
Ольга повиновалась – равнодушно, механически, не чувствуя тела. Попадавшиеся навстречу слуги отводили глаза.
– Спускайся. Налево. Налево. За ворота.
На улице стояла черная, запряженная отлично вычищенной парой вороных карета. Ольга села в нее, подчиняясь тем же приказам, отдававшимся бесстрастно и четко. Ни один из сопровождающих за ней не последовал, они захлопнули дверцу и остались во дворе.
Карета тронулась. Сидевший напротив Ольги камергер Вязинский смотрел на нее, пожалуй, без особой злобы, скорее уж весело, покачивал головой с добродушием старого дядюшки, не склонного ругать племянницу за пустяковую шалость.
– Ну вот, видите, как прекрасно все устроилось? – сказал он беспечным светским тоном. – Я на вас нисколько не сержусь, дитя мое, можете не беспокоиться. Ах, Оленька, проказница, ухитрилась все-таки навредить серьезным целеустремленным людям… но только чуточку, краса моя. Самую малость… Собственно, вы, прелестница, смахнули с доски пару пешек, и не более того. Фигуры остались на месте, в прежней позиции. – Он протянул руку, бесцеремонно взял Ольгу двумя пальцами за подбородок и чуть приподнял ей голову. – Именно так все и обстоит. А вот вы, строптивица, теперь, к сожалению, лишены свободы выбора, которая у вас имелась не так давно. Я ваш хозяин, нравится вам это или нет. Согласно законам Российском империи. И что-то мне подсказывает, что быть вашим хозяином – обязанность довольно приятная…
39 
