очень нудно 
55 
– Придумаю, – огрызнулась Рыска. – Захочу – продам, захочу – приданым сделаю. С коровой-то у меня живо жених найдется.
– Такая же крыса безродная, как ты? Не выдумывай. Тем более что искать тебе никого не надо: вот остепенится Пасилка и возьмет тебя в женки. Будет у тебя тогда коро-о-ов… – Сурок широко зевнул. На Рыску пахнуло гнилью, к горлу подкатила тошнота. – Иди, девка, работай. У тебя ж завтра праздник.
Девушка вылетела из дома, кипя от злобы. Поддала ногой куриную миску, да так, что та перелетела через забор.
– О-о-о-о! – снова донеслось от кухонного крыльца.
Если бы хозяин просто посмеялся над Рыской и выгнал ее, она бы стерпела. Ведь никакого уговора с Сурком у нее и впрямь не было. Получается, по своей воле пахала на него за крысиный хвост. И судье жалобу подавать бесполезно: она Сурку вроде как племянница, кто ж родне за труд платит? Даже если родство это только на словах. Но идти к Пасилке в женки?! Да Рыска и в жены бы сто раз подумала! Тоже мне нашелся завидный жених! Только и умеет, что важно по двору расхаживать и на батраков покрикивать. Научился у папочки. Но тот в его годы трудился не разгибая спины, эдакое хозяйство из ничего поднял! А Пасилка даже не знает, с какого конца у коровы вымя.
Нет, Рыска хотела замуж, и даже очень. Но ради того, чтобы у нее наконец появился свой дом, где она была бы полноправной хозяйкой. Пусть небогатой, пусть работающей с темна до темна, зато единственной! Надо было сразу сказать Сурку, чтоб Пасилка даже не надеялся! Ничего ему не обло…
Рыска споткнулась. Это над парнем власть матери кончается в пятнадцать лет, а отца – в девятнадцать. Девушка же принадлежит родителям до свадьбы, а после нее – мужу. Рыска не сомневалась, что «батюшка» с готовностью продаст ее брату навсегда. За ту же корову. И раз девушка начала бунтовать, случится это очень скоро.
«Убегу, – запальчиво пообещала Рыска, – вот прямо этой ночью! Все заснут, а я тихонечко вещи соберу, выведу корову – и поминай как звали!»
Подумала – и самой страшно стало. А ведь сделать это проще простого, главное – решиться! Двор ночью охраняют только собаки, которые на своих не брешут. Ворота просто на засов закрываются, любой открыть может. И заморозки уже отступили, можно в лесу без костра ночевать. Впрочем, почему без костра? Взять пару кремней, сухого мха на трут…
Рыска мотнула головой, прогоняя заманчивое видение. А если на огонь хищники сбегутся? Или, того хуже, разбойники?! Это только в сказках заносчивая девица им меч показывает – они и разбегаются. В жизни же не успеешь опомниться, как скрутят и по траве разложат.
Кстати, можно разделочный нож прихватить, он большой, острый, почти как меч…
– Рыска! – сердито окликнула женка. – Ну где ты там запропастилась?! Пироги лепить пора!
Девушка вздохнула, понурилась и побрела обратно в кухню.
* * *
Сборщик налогов заехал в веску перед самым ужином, однако на угощение его никто не пригласил. Хоть и понимали: человек подневольный, с ножом у горла деньги не вымогает, но радости от его вида все равно мало.
Впрочем, незваный гость и сам не собирался засиживаться в Приболотье. Дальше по дороге стояла кормильня, и сборщик надеялся успеть туда до темноты. Как бы хорошо ни охраняли карету с сундуком путник на нетопыре и трое тсецов (возница тоже хлюпиком не казался), а коротать ночь за крепкими стенами все равно приятнее.
Голова, как обычно, вынес общинный мешочек к воротам. Поздоровались, раскланялись. Сборщик повесил на шею лоток вроде торгового и у всех на виду пересчитал на нем монеты. Дважды, прежде чем равнодушно объявить:
– Десяти не хватает.
– Как?! – всполошился голова. – Я же сам только что их в мешок складывал, ровно шестьдесят было!
– А нужно – семьдесят. – Сборщик вытащил из-за пазухи книжицу в кожаной обтрепанной обложке. Поворошил рыжеватые, мягкие, слипающиеся страницы. – Во, Приболотье – семьдесят сребров. Сам читай: за землю – пятнадцать, за тсарскую охрану и заботу – десять, за лес – семь, за болото…
Голова медленно, шевеля губами, заскользил пальцем по списку.
– Э-э-э, погоди, а этот откуда взялся? «Военный»?!
Сборщик устало (видать, в каждой веске приходилось объяснять, а то и ругаться) вытряхнул из середины книги сложенный вчетверо лист иной, плотной и белой бумаги. Расправил – сразу бросились в глаза ярко-зеленые чернила, с которыми вечно приходили плохие новости, – ткнул толстым пальцем в печать:
55 
